Ганзейцы. Савонарола

Росвинта много раз видела Реймара в доме отца своего, знала, что ему отец обязан спасением жизни, и хотя она никогда этого не высказывала, однако же от внимания старого Тидемана не ускользнуло то, что этот прекрасный юноша пришёлся ей очень по сердцу. После его отъезда в Визби она не заговаривала о нём и только однажды сказала: «Он — хороший человек; и добродушие, и мужество так и светятся у него в глазах!» Этих немногих слов было достаточно для отца, которому хорошо была известна искренность Росвинты в проявлениях чувства. Отчасти это глубокое и тёплое понимание чувств дочери происходило и оттого, что он всегда относился к ней как друг и, рано овдовев, перенёс на неё всю любовь, которую питал к её матери. Чем более подрастала его дочь, тем более он её любил, тем искреннее и теснее становились их отношения. Недаром называл он дочь «своим драгоценным алмазом» — и он был прав, потому что Росвинта, при всех своих внутренних качествах, и внешне была прекрасна. И, несмотря на то что в чертах её лица вовсе не было классической правильности, в её тёмных глазах столько светилось ума и душевной красоты, что, уж раз увидев её, не было возможности забыть эти чудные глаза. То же случилось и с Реймаром, который, пожив некоторое время в доме Тидемана и уезжая оттуда, с особенным чувством целовал руки Росвинты, которая... никогда не забывала вспомнить о Реймаре во время своей вечерней молитвы.

И вот Тидеман с дочерью приехал в Визби. Реймар по долгу службы представил ему полный отчёт о состоянии дел, и затем друзья сошлись за весёлым обедом в одной из комнат верхнего этажа, убранной чрезвычайно роскошно.

Тидеман выждал того момента, когда первые кубки вина внесли немного веселья в настроение Реймара, и только тогда решился сообщить ему, что был в Любеке. Зная благородное сердце Реймара, он не упомянул ни единым словом о дурном положении, в котором находится Госвин Стеен, и обратил внимание молодого человека на клевету Кнута Торсена.

— Вы напоминаете мне о моей прежней обязанности, — отвечал Реймар, тотчас придавший серьёзное выражение лицу своему, — а я, признаюсь, и позабыл о ней в заботах о моём новом деле. А между тем я только тогда могу вполне успокоиться, когда сорву личину с этого обманщика и потребую удовлетворения от этого похитителя моей чести.

— Так за чем же дело стало? — отвечал ему Тидеман.

— У Торсена нет теперь в Визби никаких торговых дел, — сказал Реймар. — Вероятно, он узнал о моём пребывании здесь и уже больше не возвращался сюда, а перевёл все свои дела в Копенгаген.

Тидеман немного подумал, а затем сказал:

— Это дело нужно уладить; необходимо дать вашему отцу несомненные доказательства вашей невиновности. А потому лучше всего будет, если вы съездите в Копенгаген.

— Да, конечно; но ведь здешнее наше дело нуждается в моём присутствии.

— Будьте спокойны, — с усмешкой сказал старый купец, указывая на Росвинту, — здесь у нас будет такая заместительница, какой мы лучше и желать не можем.

— Ну, ты уж преувеличиваешь мой небольшой талант, — сказала Росвинта отцу, краснея. — Я не желала бы заслужить порицания г-на Стеена.

— Как вы думаете, — сказал Тидеман с шутливой серьёзностью — справедливы ли её опасения?

— Мне сдаётся, напротив, что ваша дочь всё может выполнить, за что бы она ни принялась. И если бы мне теперь сказали, что она пишет большую картину, то я был бы заранее уверен в том, что эта картина будет замечательным произведением искусства.

— Скажите пожалуйста! Вы так ловко льстите, что я готов предположить даже — не служили ли вы где-нибудь при дворе, пажом у какого-нибудь принца!

— Я говорю то, что у меня на сердце, — отвечал Тидеману Реймар, вперив взор в Росвинту. — Итак, пользуясь вашим разрешением, я с первым же отходящим кораблём отправлюсь в Копенгаген, хотя теперь я гораздо охотнее остался бы здесь.

— Это почему? — спросил Тидеман.

— Потому что присутствие вашей дочери украшает жизнь в этом доме.

— Поёт, как миннезингер, — заметил Тидеман, от души смеясь и забавляясь смущением дочери. — Но я могу вас утешить: поезжайте с Богом! Дочь моя и по возвращении вашем ещё останется здесь.

Луч радости промелькнул на лице Реймара.

— Как я должен это истолковать? — спросил он.

— А очень просто: главную часть моих дел я передал сыновьям своим и хочу оставить в своём распоряжении только здешнее дело.

— Так, значит, вы здесь и поселитесь? — спросил Реймар с возрастающей радостью.

— Несомненно. По крайней мере до тех пор, пока это будет возможно по политическим условиям. А разве это вас радует?

— Не только радует, а это такое для меня счастье...

— Ну да, да! Я всегда предполагал, что вы бы не прочь пожить со мною... Ну, вот и поживём. Так вы точно этому рады?

— Очень рад, второй отец мой!

— Собственно говоря, тебе бы тут вовсе и быть не следовало, Росвинта! — шутя обратился к дочери Тидеман. — Ты разве не слышишь, что для его счастья и меня одного довольно.