Ганзейцы. Савонарола

Он хотел пройти в свою контору, но не мог! Он опасался, что увидит там тень того человека, по отношению к которому он сегодня выказал так много великодушия.

«Великодушие!..» — Госвин Стеен захохотал громко при этой мысли, но его испугал отголосок его собственного хохота в пустых комнатах.

Не заходя в контору, Госвин быстро пошёл вверх по лестнице, и на верхней площадке к нему навстречу вышла Гильдегарда, светлая и радостная, и возвестила о счастливом возвращении своего возлюбленного брата.

— Отец! Он привёз добрые вести! — радостно сообщила она Стеену.

Молодая девушка не получила от отца никакого ответа. Казалось, что Госвин Стеен даже и не замечает вовсе её присутствия. Он прошёл мимо неё и вступил в тот покой, в котором мать, обрадованная приездом сына, ходила с ним под руку взад и вперёд.

Реймар поспешил навстречу отцу, чтобы обнять его, но на полдороге остановился... Взгляд, которым встретил его отец, не выражал ни отеческой любви, ни приязни...

Радостное настроение, господствовавшее в тесном семейном кружке до прихода Стеена, быстро исчезло, и мать с дочерью удивлённо и боязливо устремили взоры на отца, который медленно спустил с головы куколь (пришитый к кафтану мешок, заменявший шляпу) и затем подошёл к одному из окон.

Реймар прижал руку к сердцу и глубоко вздохнул. Мать и сестра обняли его, и их умоляющие взоры говорили его сердцу красноречивее всяких слов. Реймар их понял, пожал их руки, а затем приблизился к окну, у которого стоял отец, и сказал:

— Я привёз из Визби благоприятные известия. Наша контора, конечно, так же как и другие, подверглась нашествию со стороны солдат аттердага, однако же нам удалось укрыть от неприятелей всю нашу наличность, причём особенно отличился сын Ганнеке, молодой Ян. Быстро сообразил он, что весь запас серебряных слитков вместе с наиболее ценными шкатулками и важнейшими долговыми обязательствами следует припрятать под запасом дров, сложенных среди двора. Едва успел он это выполнить, как нагрянули к нам солдаты; но на дрова они не обратили никакого внимания, и только некоторые незначительные запасы, находившиеся в нашем пакгаузе, попали к ним в руки; так что наш убыток весьма незначителен. А так как мы действительно многим обязаны находчивости Яна, то я бы просил тебя сократить годы его учения и выдать ему приказчичье свидетельство. Он этого вполне заслуживает.

— Да, потому именно, что он не выказал себя трусом, — грубо и резко отозвался Госвин Стеен, делая особое ударение на одном слове.

Реймар с удивлением взглянул на отца, и то же самое удивление отразилось на лицах матери и сестры его.

— Ты, кажется, меня не понимаешь? — продолжал Госвин Стеен после некоторого молчания. — Или не желаешь понять?

Реймар не знал, что ему следует сказать, и в нерешительности взглянул на мать и на сестру. Тон, которым отец говорил, звучал так грозно; в нём слышался страшный гнев, ежеминутно готовый разразиться, и потому одинаково пугавший всех присутствующих.

Госвин Стеен скрестил руки на груди и, наклонив голову, подступил к сыну.

— Благо тому отцу, — заговорил он, — у которого сын не трус. Я по крайней мере завидую ему. Теперь-то ты понимаешь ли меня?

Грозно были устремлены очи Госвина на Реймара. На лице Реймара выступила лёгкая краска.

— Видно, твоя совесть лучше меня понимает, нежели ты выказать хочешь! — воскликнул отец.

Тогда Реймар отступил назад, положил руку на сердце и отвечал:

— Клянусь Богом, что твои слова для меня загадка!..

— В самом деле? — язвительно переспросил Госвин Стеен. — Ну, так я должен буду прийти на помощь твоему недогадливому уму! Я только что сказал, что завидую каждому отцу, у которого есть храбрый сын, — да, завидую, потому с сердечной болью вижу и убеждаюсь, что мой единственный сын — подлый трус!!

— Отец! — вскрикнул Реймар в исступлении, поднимая вверх руки как бы для того, чтобы оборониться от удара...

Мать и дочь побледнели как полотно.

— Да, подлый трус, — повторил Госвин Стеен, не сдерживая более своей злобы, — трус, который бы заслуживал того, чтобы его отодрали розгами!..

— Отец! — ещё раз воскликнул Реймар, но уже голосом отчаянья.

— Трус, который запятнал позором мой старый дом, — продолжал кричать в слепом порыве ярости отец, грубо отталкивая от себя бросившихся к нему жену и дочь. — Трус, который своею трусостью приводит теперь на край гибели всё своё семейство, который...

— Стой! — прервал Реймар гневный поток речей отца. — Ни слова более, отец, если ты хочешь, чтобы я не забыл моего сыновнего долга по отношению к тебе!..

— И ты осмеливаешься грозить мне, несчастный!

— И в мыслях у меня этого нет; но ведь в моих жилах, батюшка, течёт твоя же огневая кровь, а потому — пощади меня, не позорь и не обвиняй напрасно.

— Что же ты — к трусости хочешь ещё и хвастовство приплести? — язвил отец.

Реймар закрыл на миг глаза рукою, делая над собою страшные усилия.