Но напрасно Магеррам так думал — был такой человек. Калантара Биландарлы совсем недавно назначили на должность заместителя директора. И хоть неплохо знал завод Биландарлы, он как бы заново приглядывался к производственным участкам, людям, делопроизводству. Одним это нравилось, других смущало, третьи ждали перемен… Надо отдать ему должное, умел он расположить к себе добрым словом, теплотой участия, что очень трогало ветеранов завода. Подавленность Магеррама Биландарлы заметил, а тут еще слух прошел, что старейший работник завода уходить собрался, на стороне работу ищет. И однажды новый заместитель директора вроде бы случайно встретил Магеррама у гаража.
— Что-то неважно выглядишь, Магеррам-бек. Как здоровье?
Магеррам, поглощенный своими заботами, смешался от неожиданной встречи; что-то насторожило его во вкрадчивом голосе Биландарлы. Ответил суховато, с опаской, стараясь понять, куда клонит начальство.
— Спасибо. Здоровье в порядке.
Высокий Калантар доверительно нагнулся к нему, понизил голос.
— А может, корабли твои… гхм… идут ко дну, а мы не слышим сигналов о помощи?
Магеррам пожал плечами; в конце концов что ему разыгрывать довольного жизнью человека…
— Жить стало трудно, Калантар Аббасович. Семья большая, семь человек. А работаю один.
— Да-а-а… Нелегко тебе, бедняге. И карточки хлебные ликвидировали, и с продуктами полегче… А семь ртов — не шутка. — Он улыбнулся. — Я смотрю, такой невеселый ходишь, ну, думаю, совсем запутался человек, не может сосчитать, сколько денег у него.
В грубоватой шутке был какой-то скрытый намек.
— Да, да, Калантар Аббасович. Правильно говорят: мертвые думают, что живые халву едят.
Биландарлы, видимо закончив с дипломатическим вступлением, подмигнул Магерраму нагловатым, чуть косящим глазом.
— Брось, Магеррам-бек. Для кого война была бедствием, для тебя большими деньгами. Это ты можешь кому-нибудь пудрить мозги, а я знаю. Не зря про тебя говорят: в тихом болоте черти водятся. А ты чересчур тихий.
«Интересно, кто ему нашептал? Будь проклят тот, кто считает деньги в чужом кармане. Чей поганый язык поработал? Попробуй сейчас разубеди его…»
Магеррам вздохнул, развел руками.
— Да не верьте вы болтовне, Калантар Аббасович! Злые языки чего только не наговорят. Если хотите знать… Клянусь, привык здесь. Сколько лет уже. Я к людям хорошо, они ко мне по-доброму… Вот уже больше десяти лет. Можно сказать, здесь человеком стал. А сейчас новую работу ищу. Верите, недавно, чтоб жену с детьми — они у меня слабые — в Кисловодск отправить, кое-что в ломбард пришлось отнести.
«Оправдывается… Из кожи вон лезет. Ловко я его на мушку взял. Еще немного, и будет готов», — подумал Биландарлы, а вслух заметил, покровительственно похлопав Магеррама по плечу:
— Ну, хорошо, хорошо. Когда съешь все свои запасы, приходи ко мне. Что-нибудь придумаем. И выбрось из головы про другую работу. Как говорится: не плюй в колодец — пригодится воды напиться.
Долго думал Магеррам над странными словами заместителя директора. Хочешь — так толкуй, а хочешь — эдак. Еще эти шуточки, подмигивания.
Он стал подстерегать Биландарлы в цехах, во дворе, но тот не показывался. В тех редких случаях, когда Магерраму нужна была подпись заместителя директора, Биландарлы встречал его в своем кабинете с суховатой официальностью, как и всех остальных.
Шли дни, а тот первый разговор не давал покоя Ма-герраму. Куда Биландарлы поманил его? Ясно же сказал: пройдет время, приходи. Не настаивает, не торопит. С другой стороны — вдруг провокация. Своими глазами видел людей из ОБХСС — по заводу ходят, во все дырки заглядывают.
Эти сомнения, колебания петлей стягивались вокруг Магеррама, то парализуя его волю, то возрождая надежды. Его стала мучить бессонница, он лежал и думал с тревогой о том, что опять поднялся сахар, что надо кончать с колебаниями, завтра же! Если он не встретит Биландарлы во дворе — сам поднимется в кабинет и скажет… Что он ему скажет? В одном он уверен какое-то дело на уме Биландарлы. Кто знает, может, выгодное дело и он, Магеррам, зря тянет. Во всяком случае никакого подвоха здесь нет, если б был — кого-нибудь из их компании взяли бы давно. Не один же он дела делал, да и не мог один. Все на месте — рабочие, шоферы…