Гаранфил

Вспыльчив, но отходчив был Рустам-киши. Через несколько дней отвел присмиревшего Магеррама к другу детства, шапочнику Абдулсаламу. Все село ходило в папахах и кепках, сшитых Абдулсаламом. Ах, какие это были кепки! Козырьки — сантиметров за двадцать дальше носа, самого тщедушного мужчину делали похожим на большого начальника. И зарабатывал неплохо Абдул-салам. Но уже на третий день Магеррам снова заупрямился: «Кожа так воняет задыхаюсь».

Рустам-киши даже с лица спал в этих хлопотах. В лицо смотреть людям стыдно.

— Слушай, Магеррам, — он уперся в сына злым, прищуренным взглядом. — В последний раз пойду попрошу… В магазин еще попробую тебя. — Он вздохнул. — И если ты опять… Смотри, плохо будет…

В непонятной этой угрозе отца, в дергающихся, на сухом лице желваках было что-то, что насторожило Магеррама. «В магазин пойдет… Магазин — не вонючая лавка шапочника… Интересно, в какой магазин? Неужели к самому Абдулрагиму?!»

Обычно холодные, безучастные глаза Магеррама заметно оживились.

— Поработаешь рабочим, силы тебе не занимать, потом, бог даст, продавцом сделают. И если здесь, — Рустам-киши легонько стукнул сына по лбу, — хоть что-нибудь есть, со временем до завмага дойдешь. Как сам Абдулрагим жить будешь, а?

Магеррам даже улыбнулся отцу.

— Я что, я согласен. Только… Рабочим, говоришь? Я пять классов зачем кончил? Скажи, что продавцом сумею, — Магеррам замялся. — В какой магазин? Два магазина у нас… — Серые с рыжинкой, глубоко сидящие глаза впились в замкнутое лицо отца.

…Двор заведующего магазином Абдулрагима был рядом, через забор. Никто из домашних не подозревал, что жизнь за этим высоким каменным забором была, пожалуй, единственным развлечением Магеррама. Кто бы мог подумать, что у вялого, ленивого мальчишки она вызывает прямо-таки жгучий интерес. Магеррам мог часами, забравшись на ветвистый тут, наблюдать за тем, что происходило во дворе Абдулрагима; жадно вдыхать шашлычный дымок, которым чуть ли не каждый день потягивало от соседей, разглядывать мотоцикл с коляской под навесом, большой, сверкающий, как солнце, самовар, — толстая Хейран-ханум, жена Абдулрагима, заставляла племянника раздувать жар и втаскивать самовар на веранду второго этажа. Даже телефон был в этом доме. В школе, где учился Магеррам, не было, а у Абдулрагима был. К вертлявой, черной, как жук, дочке — она была чуть младше Магеррама — два раза в неделю на мотоцикле привозили библиотекаршу из соседнего села — она занималась с девочкой музыкой. Ее почему-то терпеть не могли огромные волкодавы, привязанные на цепи, — они бесновались, лаяли все время, пока Майя — так звали девочку — играла на пианино.

Заслышав голос отца, возвращавшегося с колхозной конюшни, Магеррам с кошачьей ловкостью спускался с дерева и, презрительно поджав губы, садился за стол, где в тарелках далеко не каждый день было мясо. Принюхиваясь к вкусным запахам в соседнем дворе, Рустам-киши нервно подергивал бурый, прокуренный ус, говорил:

— Интересно, как этот Абдулрагим с маленького магазина накопил такое большое богатство? Прямо купается в деньгах. Отец чабаном был, чужих баранов пас. А теперь у сына своих баранов хватает. Сам видел — племянник его за рекой пасет, чтоб никому глаза не мозолили. — Он удивленно мотал густоволосой седеющей головой. — Я думаю, что он…

Зибейда сердито оборвала мужа:

— Тебе какая забота? Кто смел, тот и съел. Умеет Абдулрагим. Да будет его правая рука на голове нашего сына.

— Нет! — с неожиданной горячностью вскинулся Рустам-киши. — Не болтай, женщина. Храни аллах сына моего от правой руки Абдулрагима.

— Что ты говоришь, отец? — Зибейда даже жевать перестала.

— Знаю, что говорю. Хочет Магеррам быть продавцом — пойдет в лавку к Мирзали.

— К этой лисе Мирзали? В маленькую лавку?

— Да, к лисе Мирзали. Я уже говорил с ним. — Рустам-киши обиженно умолк.

— Продавцом? — Магеррам в радостном ожидании вытянул толстые губы.

— Рабочим. Слышишь? Рабочим пойдешь. И все. У меня одно слово.

Мать с сыном переглянулись. Обед прошел в молчании.

На следующее утро Рустам-киши отвел Магеррама в лавку. Мирзали как раз подтаскивал к прилавку бидон с топленым маслом. Рустам-киши кивнул сыну и первым схватился за вторую ручку бидона.

Через несколько дней Рустам-киши будто случайно повстречал Мирзали у сельсовета.

— Ну как там мой сын? Не в тягость тебе? Он у нас не очень расторопный, — добавил виновато, — болел много…

Если б Мирзали сказал, что после первого дня он и в глаза не видел Магеррама, Рустам-киши не удивился бы… Но от ответа Мирзали, можно сказать, дар речи потерял.

— Хорошего парня ты дал мне в помощники, Рустам. Без дела и минуты не сидит. Очень трудолюбивый мальчик.

«Магеррам трудолюбивый? — изумленно размышлял Рустам-киши, недоверчиво глядя вслед тощему, длинноногому Мирзали. — Может, просто так говорит? Слышал, наверно, как я с ним мучаюсь и вот… чтоб успокоить меня…»