Гардемарины, вперед!

— Анисовая… — проговорил Лядащев, пригубив настойку, — прелесть что такое. Сами готовили? Впрочем, не надо бы и спрашивать. Я знаю, что все твои настойки приготовлены собственноручно сестрой твоей, Ксенией Павловной. В добром ли она здравии?

— В добром, — буркнул Дементий Палыч. — Зачем вам знать это имя?

— А зачем тебе знать, что мне надо его знать? — благодушно и витиевато спросил гость, ставя рюмку. — Не мне тебя учить, — добавил он едко, — что лишние знания в нашем деле рождают большую печаль. А ты смутился, право… Мне и в голову не приходило, что ты не знаешь, кого арестовали. Я даже хотел об ошибке твоей греметь по инстанции, а теперь не буду. Более того, я сам назову имя арестованного. Никита Оленев, да, да, князь Оленев-младший. Так кому ты сочинил эту записку? Я тебе даже верну ее, если хочешь. — Лядащев опять достал письмо и теперь держал его, как приманку, за уголок: клюнет — не клюнет?

Дементий Палыч клюнул.

— Мальтийскому рыцарю Сакромозо, — через силу проговорил он, хищно схватил записку и тут же спрятал ее в недра домашнего шлафрока.

— Ну вот и славно, — рассмеялся Лядащев, делая вид, что его никак не удивило это сообщение. — Но ведь Сакромозо иностранный подданный. Он уже выслан за пределы? Я имею в виду мнимого Сакромозо.

— Это уже второй вопрос, — усмехнулся Дементий Палыч, он успел оправиться от первоначального шока и обрел прежнюю уверенность.

— Ага… значит, не выслан. И в какой крепости он содержится?

— Да не знаю я, Василий Федорович! — Дементий Палыч убедительно прижал руки к груди. — Дело это весьма опасное. Около трона ходим. Мне поручено только арестовать — придумать и осуществить.

— Придумано хорошо, осуществлено безобразно. Теперь слушай: у меня к тебе личная просьба, личная! — Лядащев поднял палец значительно. — Узнай, где содержат арестованного Оленева.

— А это точно князь Оленев? — Лошадиный, с жесткими ресницами глаз его нервно мигнул.

— Отвык ты от меня, Дементий Палыч, коли такие вопросы задаешь. Ну как, узнаешь?

Хозяин поморщился, как от кислого.

— Когда к тебе зайти? — продолжал Лядащев.

— Ко мне заходить не надо. Если сведения добуду, то найду способ сообщить вам об этом.

Возвращаясь домой, Лядащев не думал о подмене, темнице и Сакромозо. Жалко было тратить на подобные размышления эту свеженькую пахучую красоту, очистившееся от туч небо. Ночью, если случится бессонница, или утром, под журчащие разговоры супруги, он будет пытаться понять, чем мешал мальтийский рыцарь великой империи и почему остановил на нем свой гневливый взгляд канцлер Бестужев, а сейчас… Можно ведь и ни о чем не думать, а только усмехаться случайно пришедшей в голову мысли: «А испугался Дементий-то» — или журить себя насмешливо: «Забыл ты, Василий Федорович, повадки Тайной канцелярии, но вспомнил…» А дальше опять слушать, как бьется вода в канале, как скрипят в тумане уключины невидимых весел, как лает собака за забором — не надрывно, а так, для удовольствия.

Дементий Палыч вел себя на иной лад. Проводив гостя до порога, он вернулся в кабинет, неторопливо, смакуя, выпил еще рюмку настойки, потом сел к столу и пододвинул к себе железный ларчик. Прежде чем спрятать туда записку, он достал из ларчика бумаги и углубился в их изучение. Если бы Лядащев видел выражение его лица — злорадно-угрюмое, он бы немало удивился, но знай он мысли прилежного чиновника, то пришел бы в ужас. «Кстати вы появились, Василий Федорович, — думал чиновник. — Если с толком дело вести, то самозванцу Оленеву из крепости не выбраться!»

Если ты оставил стены Тайной канцелярии, так сказать, выпал из обоймы, то все нити обрубил. Прервалась связь времен… Коллекционируй часы, любезничай с женой, езди по Европам, а к святому делу сыска не лезь — оно не для дилетантов. Лядащев и предположить не мог, что, желая помочь Никите Оленеву, он сослужил ему плохую службу. Василий Федорович не мог знать, что уже легла на стол канцлера расшифрованная депеша прусского посла Финкенштейна, в которой сообщалось: «…из достоверных источников известно, что с убитым купцом Гольденбергом тесное общение имел князь Никита Оленев, служащий в Иностранной коллегии и завербованный как информатор».

Достоверным источником в данном случае был Лесток. Термин «послать дезу» — изобретение XX века, но суть этого термина известна миру с незапамятных времен. Вначале Лесток решил подбросить Бестужеву письмо за подписью «Патриот», в коем бы подробно объяснил злонамеренное поведение служащего в Иностранной коллегии Оленева. Однако анонимное письмо — не всегда надежная вещь, проницательный Бестужев мог заподозрить клевету.