Гардемарины, вперед!

Стол был роскошен. Чего тут только не было! Каждое экзотическое блюдо громко объявлялось: «Говяжьи глаза в соусе под названием „Поутру проснувшись“!», «Хвосты телячьи по-татарски!», «Баранья нога столистовая!», «Говяжье нёбо с трюфелями!», «Гусь в обуви!», «Крем жирный, девичий!»… Когда пили за здравие государыни, пушки палили, как на войне, валторнисты надрывали легкие, выводя томные мелодии. Потом перед гостями водили хороводы бабы и девки в парчовых сарафанах и высоких кокошниках. Кончили праздник катальной горкой, но не все отважились предаться этому модному и островолнующему развлечению — ведь страшно-то как, помилуйте, когда тележка летит вниз по деревянному настилу, сердце обрывается куда-то в пятки. Скатились — и опять вверх, сердце уже в горле, а душа воспарила.

Горки построены по строгому математическому расчету, золоченые колеса узорных санок катятся по специальным прорезям в настиле, тело ремнями пристегнуто к спинке. Лети вниз и молись, чтобы расчеты оказались верными, ремни крепкими да чтоб не потерять лицо, а то вылезешь потом из тележки с дрожащими от страха ногами и в мокрых, простите, портах. Словом, очень было весело, небо отливало опалом, лютики на лугу — золотом, а елки, липы и белые зонтики трав пахли мятой.

Великая княгиня сама попросила, чтобы для ночевки молодому двору предоставили домик при катальной горке — он стоял на холме, построен был недавно, а потому чист, светел, доски, казалось, еще источали сосновый дух. Граф Разумовский с удовольствием пошел навстречу пожеланиям великой княгини, принесли пуховики, одеяла, свечи.

Екатерина, великий князь и статс-дама Крузе разместились наверху, в крохотных, украшенных китайскими вазами покойцах, прочая свита ночевала внизу. Служители, обслуживающие катальную горку, — их было что-то около пятнадцати человек — отправились по такому случаю спать в подвал.

Несмотря на усталость, Екатерина уснула не сразу. Надо было привыкнуть к новому положению свободы, вернее, не к новому, а к возвращенному старому, а уж если быть совсем точной, она никогда не была истинно свободной в России. Тысячи глаз за ней следят! Но сейчас она не даст промаху, будет вести себя так, чтобы ни к чему нельзя было придраться. Государыня за обедом несколько раз весьма благосклонно посмотрела на нее и два раза — нет, три — улыбнулась. «Прощена, какое счастье!» С этими мыслями она заснула.

Катальная горка

Было около восьми утра, когда в комнату к безмятежно спавшей Екатерине ворвался Чоглаков и, забыв об этикете, вцепился ей в плечо с криком:

— Ваше высочество, умоляю, вставайте! Дом рушится! Да не смотрите на меня так… Павильон поехал. Фундамент опускается!

Екатерина села, опустив босые ноги на пол. «Катальная горка, я здесь ночую, — с трудом вспомнила она со сна. — Павильон поехал… Куда может поехать павильон?!»

Прокричав страшные слова, Чоглаков бросился в комнату великого князя. Тому не надо было ничего объяснять. Он отлично понял опасность происходящего, оттолкнул камергера и с кошачьей проворностью бросился к лестнице. В руках у Петра Федоровича был шлафрок, а в порты он успел впрыгнуть сам, не дожидаясь помощи слуги.

Чоглаков опять было сунулся в комнату Екатерины, но был бесцеремонно вытолкан за дверь: «Вы мне мешаете одеваться!»

Без лишней торопливости она надела чулки, верхнюю юбку. Стены павильона мелко дрожали, словно в них бил сильный ветер, стекла неприятно, болезненно дребезжали. Екатерине не было страшно, ее даже обдало холодком восторга — какое необычайное приключение! Будет что рассказать за столом. Она не верила, что может произойти что-то ужасное. Зимой, по рассказам управляющего, в этом павильоне уже ночевали, если он устойчиво стоял в холод, то с чего бы ему вздумалось поехать с холма летом?

Осталось только застегнуть мантилью, и тут Екатерина вспомнила про Крузе, которая спала в соседней комнате. Вчера неуемная статс-дама, по ее собственному выражению, «перелишила», а попросту говоря, перепилась за ужином, и такая мелочь, как сотрясание стен, не могла заставить ее пробудиться. Екатерине пришлось довольно долго трясти ее, прежде чем Крузе разлепила отекшие, красные веки. Вряд ли до нее дошел бы смысл слов великой княгини, но раскачивание кровати, на которой она только что видела мирные сны, привело ее в ужас.

— Землетрясение! — завопила она дико и, к удивлению Екатерины, упала на колени.

В павильоне не было икон, и обезумевшая от страха Крузе стала творить молитву пухлому гипсовому купидону, который примостился над окном.

— Вы сошли с ума! — крикнула Екатерина, с трудом отдирая тучную статс-даму от пола. — Идите же!