Гардемарины, вперед!

Невестку Екатерину Алексеевну государыня не любит за спесь, гордость, ум, в конце концов, за то, что не хочет плясать ни под чью дудку. Однажды молодой двор так раздразнил и обидел государыню, что она приказала привезти на смотрины шлиссельбургского заточенца, семнадцатилетнего принца Ивана, что сидит всю жизнь под замком в крепости. Одного взгляда на несчастного принца было достаточно, чтобы понять: он не способен править государством, дикий, несчастный человек. Грамоте знал, но темница отняла у него здоровье и ясность ума. Можно только представить, как тяжела была для государыни эта встреча. Происходила она в подвале дома Александра Шувалова. Дом этот часто использовался для нужд Тайной канцелярии. Людская молва даже утверждала, что в его подвалах пытали людей. Бестужев знал, что это вранье, но не перечил. Народ должен уважать свой главный орган — Тайную канцелярию.

К встрече с Иваном Бестужев не был допущен, но знал о ней из уст самой государыни. Она легко объяснила, почему Алексею Петровичу не след появляться в шуваловском подвале — чтобы не привлекать к событию внимания, чтоб сохранить дело в тайне. В этом был резон, Бестужев с пониманием отнесся к словам государыни. Это было год назад, тогда Елизавета чувствовала себя не в пример лучше.

А что теперь? Был еще один претендент на русский трон — малолетний Павел Петрович. Может, это совсем не подходящая кандидатура, но то, что она будет обсуждаться, Бестужев не сомневался и терпеливо ждал, когда государыня поднимет этот разговор. И вдруг Иван Иванович, походя, случайно встретив канцлера в коридорах дворца, сказал, что-де появилась у государыни-матушки новая мысль — назначить наследником малолетнего Павла.

Бестужев помертвел. «А как же родители?» — хотел возопить, но сработала давняя привычка, промолчал, даже бровью не повел. Попробуй пойми здесь, нечаянно сказал об этом Шувалов или сознательно, но то, что государыня сама не посоветовалась об этом с канцлером, глубоко уязвило его и огорчило. Кредит твой, Алексей Петрович, пал…

А Иван Иванович бросил фразу, улыбнулся красивым ртом, чуть наморщил лоб: вот, мол, какие мысли не дают спать государыне — и удалился, листая книгу. И всегда-то у младшего Шувалова под рукой книга, в кармане он ее, что ли, носит, чтоб достать при случае, углубиться рассеянно в чтение и уйти от важного разговора и докучливых вопросов.

Если Павла — на трон, то регентами — Шуваловых, а его, Бестужева, — на свалку. Канцлер быстро макнул перо в чернильницу и написал: «Ваше Высочество! Припадаю к стопам Вашим, моля о незамедлительной встрече в связи с событиями чрезвычайными». Записка была написана твердой рукой, и только росчерк, который он поставил вместо подписи, давал возможность предположить, что автор пребывает либо в подпитии, либо в бешенстве.

Написал… А везти кому? Самому надо ехать… Но в Ораниенбаум дорога неблизкая — это раз, а главное, появление там самого канцлера будет слишком заметно и для многих подозрительно. А попади эта писулька кому-нибудь в руки, потом беды не оберешься. Бестужев смял бумагу, потом распрямил ее ладонью и порвал на мелкие клочки.

Он сделает все не так. На радость двору и государыне, он устроит бал в честь выигранной под Гросс-Егерсдорфом баталии. Для этих целей отлично подойдет его Каменноостровский дворец. Бал он устроит не очень людный, но драгоценный — для узкого круга лиц, и чтоб все самого лучшего качества и фейерверк с полной затратой, чтоб вензели государыни ракеты в воздухе чертили. На этот бал, дабы отрапортовать патриотический дух, конечно, явится молодой двор. Кстати, не забыть послать приглашение Понятовскому.

Мысль о бале развеселила канцлера. Удивлю-ка я столицу. Все считают, что канцлер скуп, а он всегда говорил: не скуп, а занят… А сейчас в честь победы да и расщедрился. Вот на балу-то он с великой княгиней все и обсудит.

Бал на Каменном острове

Супруга Анна Ивановна, урожденная Беттенгер, сказала:

— Это безумие, друг мой! Твой бал может стоить десять тысяч!

— Ни в коем случае. — Алексей Петрович подбоченился молодцевато. — Уйдет никак не менее двенадцати тысяч, а может, и все тридцать!

С каких это пор муж стал считать деньги не на рубли, а на тысячи? Анна Ивановна не удержалась от восклицания, в котором больше было удивления, даже, скажем, озадаченности, чем негодования. Она не могла знать мысли мужа, касаемые шаткости его положения, поэтому молнией сверкнула догадка, прямо как озарение: а не завел ли себе коварный муженек некую в обширных фижмах, перед которой теперь и пыжится, распускает щипаный хвост? Однако Алексей Петрович не дал пострадать ей всласть, развивая большую тему.

— Бал даю в честь славы русского оружия и фельдмаршала Апраксина. — Он решительно поднял палец и тут же направил его на жену, словно дуло смертельного пистолета.

Она вздохнула покладисто и удалилась, поскольку знала: спорить с мужем, укоряя его равно как в скупости или в расточительстве, совершенно бесполезно.