Гардемарины, вперед!

Ласковые руки ловко освободили тело от одежды. Екатерина обнаружила, что рубашка натерла ей под мышками, — видно, стала тесна. Анна принесла склянку с жирной мазью, стала ласково и осторожно смазывать покрасневшую, воспаленную кожу.

— Давно из Германии?

— Три месяца.

— Откуда ты, Анна?

— Из Цербста.

Мелитриса

В тот день, когда приехали дамы из Пскова, шел сильный дождь, который кончился градом. Обыватели были напуганы не столько продырявленными листьями на деревьях и битой капустой на огородах, сколько необычайностью явления. Град то же самое, что комета, то есть предзнаменование каких-то значительных неожиданностей, от которых добра не жди.

К счастью, псковские дамы под град не попали, что было весьма кстати — дорожная их карета не вызывала доверия. После выгрузки багажа — немногочисленного — обе гостьи предстали перед Никитой.

— Опочкина Лидия Сильвестровна, — представилась басовито старшая.

Голос ее должен был принадлежать другому, более мощному телу, поскольку Лидия Сильвестровна была похожа на ожившую и сбежавшую из саркофага мумию. Обилие камней, украшавших бледные, с подагрическими шишками пальцы, прозрачные мочки ушей и плоская грудь тоже вызывали в памяти Египет, но не подлинный, а балаганный, в котором актеры мажут мелом лицо и вешают на шею разноцветный стеклярус.

— Мадемуазель Мелитриса, — гулко представила мумия девицу.

Вторая гостья выглядела не менее экзотично. Она была в трауре, гладкое платье плотно облегало ее худощавую фигуру, иссиня-черные волосы украшала наколка с длинным, наподобие фаты, крепом, но что особенно поразило Никиту, так это круглые очки в роговой оправе. До сих пор он считал, что очки прилично носить только старикам да старухам, да и то их носят от случая к случаю, когда читают или пишут письма. Но в семнадцать лет украшать себя подобным образом! Мелитриса склонила голову набок, стекла, отражая свет, вспыхнули, и на миг показалось, что величина ее глаз точно соответствует черепаховому ободку очков.

«Глазаста, — подумал Никита. — Вылитая стрекоза, и креп за спиной вздувается, как крылья. С ними надо о чем-то говорить…»

— Как вы перенесли дорогу?

О! Дорогу они перенесли отвратительно! Лошади — клячи, смотрители постоялых дворов — воры, тракт — сплошные лужи, рытвины и ухабы, леса — страшны, темны и кишат разбойниками, кучер — плут, гостиница в Опочке полна тараканов, клопов и мышей.

Все это дама произнесла на одной пронзительной ноте, а потом внезапно смолкла, ожидая новых вопросов. Девица сидела молча, таращась своими окулярами. Видно, она простыла в дороге, потому что застенчиво сморкалась в платок. Не исключено, что воспоминания о покойном родителе вызывали слезы, и она старалась скрыть их таким способом. На розовом безымянном пальчике у ногтя сидела маленькая серая бородавка, на сгибе мизинца — вторая. «У нее и цыпки, поди, есть, — подумал Никита. — Она еще совершенный ребенок…»

— Я решил разместить вас на жительство во флигель. Там вам будет покойно. В большом доме ремонт. Так что не обессудьте.

— О, князь! Тетушка ваша Ирина Ильинишна тысячу раз рассказывала нам о вашей доброте и бескорыстии. Она прямо говорила: на этого человека можно положиться во всем.

— Я бы не доверял уж слишком словам моей тетушки, — заметил Никита, косясь в окно. Дамы ему уже смертельно надоели. — Ей свойственны преувеличения.

Лидия нетерпеливо повела головой, дескать, помолчите, князь, не перебивайте.

— Мир зол, — продолжила она с угрозой в голосе, — кругом столько, знаете, негодяев. Все норовят перебежать дорогу и схватить тебя за горло. Лучшего опекуна, чем вы, бедной девочке не найти. И опекунский совет того же мнения, — закончила она твердо.

— Ка-ак? Меня хотят сделать опекуном этой девицы? — вскричал Никита, напрочь забыв, что девица смотрит на него во все глаза. — Но для этого надо хотя бы мое согласие!

— Мы его получим, — заверила мумия, сложив руки лодочкой, как перед молитвой.

Девица вдруг отчаянно зашмыгала носом.

— Ну, будет, будет, — безучастно сказала Опочкина.

— Простите, а вы кем приходитесь нашей милой… — Он не сообразил, как назвать девушку, и просто показал на нее рукой.

— Я-то? — переспросила Лидия Сильвестровна. — Седьмая вода на киселе. Знакомо вам такое родство?

Она было пустилась в объяснения: Мелитриса живет из милости у старой графини… не Репнинской, нет, а Репниной, только Мелитриса ей не настоящая племянница, а она, Лидия Сильвестровна, настоящая…

Никита прервал поток этих излияний:

— Я сейчас же поеду к благодетелю и другу моему Ивану Ивановичу Шувалову. Думаю, что на этой неделе мадемуазель Мелитриса будет представлена государыне.

Девица за всю беседу так и не сказала ни слова. «А сколько было бы переполоху, — подумал Никита, — если бы дочь героя оказалась немой! Но что я, дурак, ерничаю. Бедную девочку пожалеть надо… сирота». Всю дорогу к графу он думал в этом направлении, однако ни жалости, ни сострадания к девице Репнинской так и не появилось.

Шувалов, к удивлению, был дома, но разговор не получился. Он торопился в Царское.