Гардемарины, вперед!

Но всему свое время, пришел июнь, и вновь испеченная графиня Черкасова нашла время встретиться с тем самым подпоручиком, который производил обыск во фрейлинских покоях. Сведений о Мелитрисе было до смешного мало. Юный подпоручик, млея от внимания столь высокой особы и весело тараща глаза, божился, что ничего не знает и узнать не может.

— А начни я любопытствовать, тут же на губу… а то и того хуже — под суд! Служба у нас такая.

— Ну уж — и под суд… — приговаривала с улыбкой принцесса. — Спасу я вас от суда-то, — а сама совала деньги (и немалые).

Решающую роль, однако, сыграли не монеты, а обещание добиться повышения в чине. Обещание было высказано не только подпоручику, но и его маменьке, женщине весьма неглупой. «От подпоручьего-то звания кто хошь взвоет, — сказала маменька принцессе, — уж я на моего надавлю…» И надавила. Подпоручик носил сведения малой толикой, видно, доставались они нелегко, юное личико его похудело, глаза смотрели с опаской и все время косили в угол. Как только принцесса поняла, что осушила этот сосуд тайных знаний досуха, она добилась свидания с великой княгиней и была внимательно выслушана. Далее события развивались стремительно. Через камердинера своего Шкурина Екатерина позвала князя Оленева во дворец.

— Благодарю вас за аудиенцию, ваше высочество, — почтительно склонился Никита.

Екатерина удовлетворенно кивнула, разговор начался правильно, он ничего не требует, только просит. Надо сказать, начало их беседы было полно недомолвок, почтительных поклонов и удовлетворенных кивков. Учтивые слова их плавали на поверхности некоторого водоема, величественные, словно лотосы, а смысл разговора несли невидимые глазу резвые придонные струи.

— Наша встреча состоялась как нельзя кстати. Завтра я уезжаю в Ораниенбаум, а оттуда в Петергоф. Государыня Елизавета намечает отметить праздник Петра и Павла в этом году особенно пышно, — она замялась, как бы спрашивая себя — о чем мы? — и легко вернулась к разговору. — Помнится, князь, вы имели до меня просьбу касательно некой молодой особы?

Никита всем своим видом выразил полное согласие, даже руками сделал эдакий жест, обозначающий восхищение памятью их высочества.

— Оная девица жива и благополучна. Ей не грозит беда. Некоторое время назад — какое именно, мне неизвестно — упомянутая особа оставила столицу, чтобы в сопровождении господина Икс посетить могилу отца.

— Не хотите ли вы сказать, ваше высочество, что княжна Репнинская поехала на Гросс-Егерсдорфское поле? — вне себя от изумления и явно выпав из законов этикета, воскликнул Никита.

— Я думаю, что это только условное обозначение цели их путешествия, — невозмутимо отозвалась Екатерина. — Сейчас они, очевидно, в Кенигсберге. Кто сопровождает девицу — я не знаю. Зачем они поехали в Пруссию — мне неизвестно. Отношения сей девицы с означенным господином — для меня полная тайна. Одно достоверно — она путешествует под чужим именем. Ее зовут теперь графиня Грауфельд.

Никита встрепенулся было, тысяча вопросов ульем жужжала в голове, но великая княгиня остановила его движением руки.

— Милый князь, я не могу вам сказать больше, чем мне удалось узнать. И не хочу строить догадок. Они принесли бы больше вреда, чем пользы.

Она улыбнулась и этой улыбкой словно ширму поставила, в довершение всего в руках ее появился большой веер, на котором французский художник изобразил Дафниса и Хлою предававшимися радостям любви, а также пейзаж, овец и собак. Екатерина обмахивала неразгоряченное лицо значительно и неторопливо, нимало не тяготясь возникшей в разговоре паузой.

— Не будет ли нескромностью с моей стороны узнать, какие ваши дальнейшие планы? — спросила она наконец.

— Ехать в Пруссию.

— А может так случиться, что вы там вдруг встретите полковника Белова? Он ваш друг?

— Он мой друг, и я его непременно встречу.

Лицо ее оживилось, и она сказала уже совсем другим тоном, в котором не было и тени наигранной значительности.

— Передайте Белову, что я помню о нем. И еще передайте: дело фельдмаршала Апраксина отнюдь не кончено. Оно движется к своей развязке, которая, как мне кажется, очень будет зависеть от успехов нашей доблестной армии.

«Кому это она говорит? При чем здесь Сашка и какое отношение он имеет к Апраксину? — пронеслось в голове Никиты. — Нет, это скорее информация для меня. Она намекает на письма…»

— Мне не совсем понятны мотивы, коими руководствуется ваше высочество, давая мне подобные…

— А вам и не нужно знать мотивов, — перебила его Екатерина. — Просто запомните и передайте Белову, что особой опасности для него сейчас нет. Но его могут вызвать в качестве свидетеля. Но лучше бы, чтобы его искали и не нашли. Уж очень-то искать не будут. Так пусть ваш друг… от греха нырнет поглубже.

Зачем она улыбается? Что значит — Белову не угрожает опасность? Какая — не угрожает? И какая могла угрожать? Ясно одно — своим поручением она оказывает любезность и мне и Сашке, она выказывает доверие… но держит меня за болвана…