Гардемарины, вперед! Книга 1 и 2

- Пойдемте в спаленку, ваше сиятельство, - продолжал давать распоряжения Гаврила. - Да пусть принесут туда горячей и холодной воды.

Мосластая рука княгини цепко схватила колокольчик, зазвонила.

- Ванька, Санька, Шурка, Варька…

Вокруг трона столпилась дворня, появились обитые бархатом носилки. На них с величайшими предосторожностями, невообрази - k мым гвалтом и даже потасовками между старухами-приживалками усадили княгиню и торжественно, словно царицу Египетскую, повлекли из комнаты.

- Почему их сиятельство на носилках несут? - спросил Алексей шепотом карлицу.

- Ножки у нее не ходят, - ответила та серьезно и печально. Пока княгиню раздевали, укладывали на огромную кровать, Алексей стоял подле карлицы и обдумывал, как бы половчее спросить про князя. Аглая Назаровна ругалась, стонала, приживалки вопили на все лады, горничная разбила кувшин с водой, облила барский подол, за что тут же была награждена пощечиной. Ни секунды не медля, горничная передала этот подарок сенной девке, та вручила пощечину казачку…

«Вот дурной дом», - подумал Алексей и тихонько тронул карлицу за плечо.

- А почему у их сиятельства ножки больные?

- Отнялись, - с готовностью объяснила карлица. - Когда батюшку-князя десять лет назад подвели под розыск, с нами и приключилась эта беда. Наша барыня отчаянная, - продолжала она, словно гордясь парализованными ногами хозяйки. - Батюшку-князя посадили в арестантскую карету, а она, горлица, под ту карету и бросилась, чтоб остановить лошадей. Колеса по их ножкам и проехали. Очень она батюшку-князя любила.

- А где сейчас князь Черкасский?- поспешно,забыв о всякой предосторожности, спросил Алексей, испугавшись этого «любила» произнесенного в прошедшем времени.

- На своей половине, где ж ему быть,- ответила карлица, с любопытством глянув на юношу.- Только ты, милок, лишних вопросов не задавай. У нас этого не любят.

Княгиня, наконец, улеглась, затихла, передохнула от крика и наполнила легкие новой порцией воздуха.

- Прошка!

Карлица метнулась к изголовью. Гаврила кончил выгружать на стол банки, пузырьки и травы, потом оглянулся на помощника:

- Ну, Алексей Иванович,- встретив укоризненный Алешин взгляд,он встряхнулся испуганно.- Алексашка! - Приступим… - и засучил рукава.

18

- Лукьян Петрович! Сашенька воротился, живой!

Радость Друбарева и Марфы не поддается никакому описанию. Сашу обнимали, орошали слезами, робко упрекали в безответственности, а потом, ничего не объясняя, втолкнули в белую Марфину светлицу и плотно притворили двери.

На лежанке сидела молодая особа в русском платье: повойнике, зеленой епанче, и испуганно таращилась на Сашу, не произнося ни слова.

- Не узнаете, что ли? - пролепетала она наконец. - Я Лиза, камеристка Анастасии Павловны.

- Быть не может… - Саша дрогнувшей рукой пододвинул стул, сел, не спуская глаз с камеристки. - Ну?…

Лиза тотчас заплакала, но уже без горя, а больше по привычке.

- Уж как я к вам добиралась-то… Ужас, ужас! Заболела в дороге, в беспамятство впала. Люди помогли! А теперь кто я? Беглая!

Саша, не вникая в смысл этих воплей уже потому, что в них не было имени Анастасии, схватил Лизу за плечо и стал трясти ее, приговаривая:

- Барышня твоя жива? Да перестань реветь! Анастасия жива?

- Они мне вольную хотели дать,да где уж…- твердила Лиза.- А чья я теперь?

Потом она словно опомнилась, выпростала плечо из Сашиной руки.

- Да живы они. Что им сделается-то? Отвернитесь…

Она распахнула епанчу, запустила пальцы за лиф и вытащила мелко сложенную записку.

- Вот.

«Голубчик мой, Саша! Не хотела навлекать на тебя беду, да, видно, судьба моя такова- нести близким моим печаль. А ты- близкий, верь слову. Встречу нашу на болотах никогда не забуду. Но знай, тебе угрожает страшная опасность, какая- у Лизы спроси. Береги себя, а то некому будет по мне в России плакать. А в католички не пойду. Буду жить в вере истинной, а там… что Господь даст. А».

Он прочитал все одним взглядом, половины не понял, буквы прыгали по бумаге, словно рысью скакали, перо продырявило бумагу и рассыпало бисер клякс.Стремительное письмо, на одном вздохе писано. Одно ясно- не пойдет она за Брильи. Грусти, француз! Саша перевел дух, поцеловал записку и принялся теперь уже внимательно разбирать фантастический Анастасьин почерк.

- Где это писано?

Лиза вполне оправилась и даже удовольствие стала находить в своем положении. Уж, наверное, этот молодой красивый человек сможет как-то определить ее судьбу.

- Писано это в трактире… то есть в гостинице на границе,- сказала она степенно. - Утром я причесываю барышню…

- Где сейчас Анастасия?

- Далеко. Наверное, в самом Париже. Француз-то вначале воротиться хотел. Назад! В Петербург! Бесчестье! Ровно сбесился, ногами топал. Я барышню причесываю…

- Что ты заладила… причесываю… Ты дело говори!

Лиза поджала губы и невозмутимо продолжала: