Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

Однажды Мартину Лукьянычу понадобилось для отчетности перемерить хлеб в закромах. Вечером он забыл об этом сказать и потому на другой день самолично отправился в амбары. По дороге ему встретились Гараська и Аношка; оба, поравнявшись с ним, не сняли картузы… Вся кровь бросилась в лицо Мартину Лукьянычу:

— Эй, анафемы! — загремел он. — Шапки долой!

Аношка съежился и продолжал идти, как будто не слышит, Гараська же с наглым, смеющимся лицом посмотрел на Мартина Лукьяныча и сказал:

— Будя, Мартин Лукьяныч… Попановал — и будя! Кто ты есть такой, чтоб ерепениться? Остынь.

Мартин Лукьяныч бросился к нему с поднятыми кулаками, но Гараська стоял так спокойно, так выразительно выпятил свою широкую, богатырскую грудь, что Мартин Лукьяныч тотчас же опомнился, круто повернул домой, послал Матрену к ключнику, а сам лег в постель и пролежал ничком добрых два часа, задыхаясь от ярости и мучительного стыда.

Междуцарствие продолжалось недели две. Мартин Лукьяныч решительно не знал, когда же пришлют нового управителя. В его голову начинала даже закрадываться сумасбродная надежда: «авось…» Как вдруг Матрена, — в последнее время единственный источник, из которого он почерпал новости, — с убитым видом доложила ему, что Гришка-конюший получил какую-то депешу и высылает коляску за новым управителем.

— Что ты, дура, врешь? — усомнился Мартин Лукьяныч. — Статочное ли дело под управителя господский экипаж.

Но вскоре убедился. В окно было видно, как в коляску запрягли рыжую четверню и сам Никифор Агапыч влез на козлы. И язвительная обида засочилась в сердце старика. «Вот так-то, — размышлял он, — в коляске!.. Четверней!.. А я целый век в тарантасе разъезжал… с бросовым конюхом, с Захаркой… И известить не удостоили… Охо-хо-хо…» Весь день не мог ничем заняться Мартин Лукьяныч, даже не подходил к шкафчику и, как растерянный, бродил из угла в угол да украдкой выглядывал в окно. Наконец четверня пронеслась по направлению к барскому дому, — Мартин Лукьяныч мельком увидал, что в коляске сидят двое, — лакей Степан торопливою рысцой побежал встречать, в кухне забарабанили поварские ножи. Мартин Лукьяныч горько засмеялся. «Вон как новые-то! — восклицал он про себя. — В господских покоях!.. Повар обед готовит!.. Эх, дурак ты, дурак, Мартин!»

Несколько минут спустя лакей Степан доложил Мартину Лукьянычу, что его требует к себе управитель.

Вся прежняя гордость проснулась в Мартине Лукьяныче.

— Скажи, мне ходить незачем… Слышишь? — крикнул он надменным голосом. — Пока что я здесь полномочный управитель! Если угодно, пусть в контору является.

— Слушаю-с, — почтительно ответил Степан.

На этом пункте Рахманный преодолел: новый управитель сам пришел в контору. За ним следовал его неизвестный спутник. Оба были тощие, поджарые, в рябых жакетках, в макферланах. Спутник нес под мышкой портфель Мартин Лукьяныч поднялся навстречу… Странно было смотреть на этого крупного, седого, красного от волнения человека в длинном старомодном сюртуке лицом к лицу с вылощенными и во всех отношениях утонченными гостями.

— Имею удовольствие рекомендоваться, — провозгласил один из тощих, — Яков Ильич Переверзев. Имею честь рекомендовать — господин бухгалтер Венчеслав Венчеславич Застера. Покорнейше прошу извинить меня: я действительно не имел права просить вас пожаловать ко мне… то есть до предъявления узаконенной доверенности. Господин Застера, предъявите господину Рахманному узаконенную доверенность.

Господин Застера щелкнул замочком портфеля и подал аккуратно сложенный лист бумаги. Мартин Лукьяныч отмахнулся. Изысканный вид тощих смутил его.

— Что же-с? — пробормотал он. — Я из господской воли не выступаю… Угоден им — служил, не угоден-ихняя воля-с. Не прикажете ли чайку-с!

— Очень благодарен. В это время дня я не пью чаю. Если не ошибаюсь, и господин Застера.

— Я по мере возможности избегаю этого напитка, ибо имею несчастную наклонность к простудным болезням, — убийственно правильным языком объявил Застера — Итак, с вашего позволения, приступим к отчетности…

— Желаете осмотреть вотчину-с? Прикажете лошадей заложить?

— О, нет! Осмотр — вещь второстепенная. Будьте любезны предъявить книги, оправдательные и иные документы и так далее.

— Что ж предъявлять?.. Вот шкаф-с. Какая есть контора, вся в этом шкафу. Вот отчеты-с…

Тощие люди переглянулись, едва заметно пожали плечами Затем Застера снял очки, аккуратно сложил их в футлярчик, оседлал ястребиный свой нос черепаховым пенсне и с выражением какой-то жадной пронырливости приступил к осмотру шкафа. Переверзев разбирал портфель. Мартин Лукьяныч с унылым лицом посматривал на них, не решаясь сесть.

Прием имения совершался медленно. Несколько дней подряд бились над конторскими книгами, хотя книг было и весьма немного, но Застера приходил в отчаяние от их первобытной формы. Оправдательных документов не только не оказалось, но Мартин Лукьяныч даже и не понимал, что это такое значит, а когда ему объяснили, жестоко оскорбился.