Гарденины, их дворня, приверженцы и враги

Веденей взвизгнул и с вожжами в руках побежал к Андрону. Андрон опять поворотил спину и мешкотно загромыхал сапожищами по направлению к огородам. Никитка крякнул, еще раз почесал в затылке, насупился и стал загонять телят в закуту. «На всю деревню сраму наделаем, — прошептал он Авдотье, — какая теперь за меня пойдет?» Авдотья ничего не ответила; каждая жилка в ней дрожала; мигом она скользнула в клеть, схватила шушпан, схватила ярлыки, завязанные в уголке платка, и, не оборачиваясь на пронзительный Веденеев голос, перебежала сени, выскочила на улицу, потрусила рысцою на барский двор. Веденей возвращался с гумна сам не свой, — Андрона он, конечно, не догнал и кашлял, брызгался слюнями, с трудом переводил дыхание. Никитка пасмурно, исподлобья посмотрел на него, стоя у закуты. Старик так и взбеленился от этого взгляда. Он затопал ногами, закричал на Никитку: «Ты, щенок, заодно с Андрюшкой… Сговорились!.. Порешить меня хотите… кхи, кхи… Не биты… не драты на барской конюшне!.. Погоди, погоди… узнаешь ужо кузькину мать… кхи, кхи.. — узнаешь!.. Дунька!.. Где Дунька? Нырнула, псица!.. Ахти, живорезы окаянные… кхи, кхи, кхи…» Он совсем закашлялся и присел на опрокинутую вверх дном лохань. В это время в воротах опять показался Андрон; лицо его было озлобленно и налито кровью. «Коли на то пошло — отделяй, — заорал он грубым голосом, — подавай мою часть! Не хочу с тобой жить… Достаточно на тебя хрип-то гнули… Отделяй!»

Старик, как уязвленный, вскочил с лохани. Андрон снова застучал сапожищами, припускаясь бежать на огороды. Но с улицы послышались голоса, воротился из гостей Агафон с женой. Старик пошел к ним навстречу. «Бьют, Агафонушка, — зашамкал он плачущим голоском, — убить сговорились разбойники… Вдвоем, Агафонушка!.. — и вдруг мимоходом сшиб с Никитки шапку и ухватил его за волосы. — А!.. Убить… родителя убить? — визжал он, мотая туда и сюда Никиткину голову. — Я тебе покажу!.. Я тебе задам… я тебе покажу!» Агафон остановился в дверях, раздвинул ноги и улыбался: он был навеселе. «Так его! Эдак его!.. — приговаривал он в лад с тем, как моталась Никиткина голова. — Как можно супротив родителя? Родитель, примерно, сказал — ты завсегда должен повиноваться. Эдак-то!.. Так-то!»

Наконец Никитка вырвался, поднял шапку и заплакал. Андрон же тем временем пребывал у тестя и рассказывал охающей и негодующей Авдотьиной семье, как произошло дело.

Вечером, сначала в старостиной избе, а потом и на улице, на соблазн и потеху всей деревни случилась большая свара. Андрон требовал отдела, старик выгонял его вон и грозился отдать «за непокорство» в солдаты. Андронову руку держала Авдотьина родня: старик отец, брат Андрей. Они, впрочем, пока еще не особенно вступались и только осторожными, приличными словами урезонивали Веденея. Но Веденей окончательно впал в бешенство; он во что бы то ни стало хотел побить Андрона и так и ходил вокруг него, как разъяренный петух.

Однако Андрон, стоя посреди избы и зуб за´ зуб выкладывая свои претензии, пристально следил за стариком и всякий раз успевал отводить его руки. Один только раз старику удалось прицелиться в Андронову бороду, подпрыгнуть и рвануть ее… Андрон ухватил отцовскую руку и внушительно закричал: «Не тронь, батька, отойди от греха!» Тем не менее в крючковатых пальцах Веденея очутился клок красно-рыжих Андроновых волос. Вид этих волос точно взорвал Авдотью. С бранью, с клятвами, с криком: «Чтой-то такое? Ты, старый пес, уж при людях лезешь драться?» — она вмешалась в ссору. И пошло! Агафонова жена заступилась за свекра. Авдотья накинулась на Агафонову жену. Кричали о полушубке, о каких-то поярках, о краснах, об управителе, о том, что свекор «подлаживается» к Акулине, об опоенной пестрой телушке, о подковке, потерянной в прошлом году Андроном… Ребята плакали, хватались за матерей.

— Бей их, Агафошка! — голосил старик. — Колоти в заслонку, Акулька!.. Провожай со срамом на всю деревню!

Напрасно в общем шуме раздавалось трезвенное слово Авдотьина отца: «Сват… а сват! Неладно. Уймись! Не гневайся. Брось, Дуняшка!.. Потише, Андрон!» — его никто не слушал.