Гаргантюа и Пантагрюэль

– Раз вопрос только о нескольких лепешках, я попытаюсь удовлетворить Пикрошоля, так как мне очень неприятно затевать войну.

Тогда он справился, сколько было взято лепешек, и, услыхав, что четыре или пять дюжин, велел за ночь приготовить пять возов лепешек, при чем на одном должны были положить лепешки, приготовленные на лучшем масле, на самых свежих желтках, на прекрасном шафране и других пряностях, – для передачи Маркэ. Кроме того он дарил Маркэ 100 003 золотых филиппа для уплаты цырюльникам, которые его лечили, и отдавал ему и его потомству в вечное владение мызу Ла Помардьер.

Чтобы свезти и доставить все это, был послан Галле, который велел по дороге нарвать около Сольсэ побольше камыша и тростника и убрать ими все возы и дать в руки каждому вознице; он сам взял пучок в руки, желая этим дать понять, что они хотят только мира и пришли его получить.

Подъехав к воротам, он просил аудиенции у Пикрошоля от имени Грангузье, но тот не захотел ни впустить их, ни сам выйти и говорить: ним, а велел им передать, что ему некогда, и чтобы они сказали, чего они хотят, капитану Тукдильону, который на стенах устанавливал какое-то орудие. Галле сказал последнему:

– Господин, чтобы избавить вас от всяких споров и лишить вас оправдания в том, что вы не хотите восстановить прежний союз, – мы возвращаем вам лепешки, предмет раздора. Наши взяли пять дюжин и хорошо за них заплатили; мы же так миролюбивы, что возвращаем вам пять возов, из которых вот этот для Маркэ, наиболее пострадавшего. Сверх того, для полного его удовлетворения, вот эти 700 003 филиппа, которые я ему вручаю, а в возмещение убытков, которые он может требовать, я передаю ему в вечное и потомственное владение мызу Ла-Помардьер; вот грамота на передачу. Ради бога, будем отныне жить в мире: весело возвращайтесь домой, оставьте это Место, на которое, как вы сами сознаете, вы не имеете никакого права; будем друзьями, как и прежде.

Тукдильон пересказал все это Пикрошолю и, подзадоривая его храбрость, сказал:

– Эти мужики очень испугались. Ей-богу, Грангузье, этот несчастный пьяница, обмарался со страха. Его дело не воевать, а опустошать бутылки. Я того мнения, что надо задержать лепешки и деньги, потом спешно укрепиться здесь и воспользоваться счастливым случаем. Неужели они думают, что имеют дело с дураком, и надеются умаслить вас лепешками? Вот что: ваше хорошее обращение и большая фамильярность, которую вы допускали, сделали вас в их глазах достойным пренебрежения: приласкайте мужика, он вас уколет; уколите его – он станет ласкаться.

– Так, так, так, – сказал Пикрошоль. – Они свое получат! Делайте, как сказали!

– Только об одном могу вас предупредить. Мы здесь плохо снабжены провиантом и съестными припасами. И если Грангузье нас осадит, то я сейчас же вырву себе зубы, оставив штуки три; то же пускай сделают все другие, а то чересчур скоро съедим всю провизию.

– У нас, – сказал Пикрошоль, – съестного слишком достаточно. Что мы здесь есть будем или воевать?

– Конечно, воевать, – отвечал Тукдильон, – но с пустым брюхом не запляшешь, а где царит голод, там сила в изгнании.

– Ну, довольно болтать, – сказал Пикрошоль, – забирайте, что они привезли.

Тогда они захватили деньги, лепешки, волов и телеги, а проводников отослали домой без всякого ответа, только сказали, чтобы они не подходили близко, а почему – скажут им завтра. Так, ничего не сделав, вернулись те к Грангузье и рассказали ему все, прибавив, что никакой надежды принудить их к миру, кроме как войной.

ГЛАВА XXXIII. Как иные из губернаторов Пикрошоля поспешными советами поставили его в крайне опасное положение

Когда лепешки были захвачены, перед Пикрошолем предстали герцог дю-Менюайль, граф Спадассен и капитан Мердайль и сказали ему:

– Государь, сегодня мы сделаем вас счастливейшим и победоноснейшим из всех государей, живших после Александра Македонского.

– Наденьте, наденьте шляпы, – сказал Пикрошоль.