Гарибальди

В той же статье Энгельс пишет, что здесь действовала не только одна трусость. «Изменник ли Карл-Альберт или нет — одной его короны, одной лишь монархиидостаточно, чтобы привести Италию к гибели.

Но Карл-Альберт изменник. Во всех французских газетах сообщается о грандиозном европейском контрреволюционном заговоре всех великих держав и о плане похода контр-революции в целях окончательного порабощения всех европейских народов. Россия и Англия, Пруссия и Австрия, Франция и Сардиния — все подписали этот священный союз.

Карл-Альберт получил приказ начать войну с Австрией, дать нанести себе поражение и тем доставить австрийцам возможность восстановить «спокойствие» в Пьемонте, Флоренции, Риме и ввести повсюду сословную конституцию. За это Карл-Альберт должен получить Парму и Пьяченцу…»

[23]

Вести о поражениях пьемонтской армии и о потере линии Минчио — Ольо, открывавшей для австрийского наступления всю Ломбардию, привели миланцев в ужас. Проклиная Карла Альберта, толпа стала осаждать дворец Гресси. Бледный, как стена, король пытался уверить народ, что решил «победить или умереть со своими миланцами», но словам этим никто уже не верил…

В Милане спешно создался «Комитет самозащиты». Он организовал работы по укреплению города и баррикадированию улиц, собирал оружие и т. д. В Милан был срочно вызван Гарибальди. С тремя тысячами бойцов Итальянского легиона он двинулся в Монцу, рассчитывая занять там выгодную позицию на правом фланге неприятеля и, непрерывно атакуя, помогать этим осажденному Милану.

Но напрасны были все усилия, бесполезны все героические порывы! Короли всегда имеют свой расчеты, противоположные народным интересам. 4 августа Карл Альберт предложил австрийцам заключить перемирие, и предложение это было принято. Ярость и озлобление миланцев были неописуемы. Они осадили дворец короля. Ночью, тайком, он бежал, как вор, спасая свою шкуру. 5 августа пьемонтская армия покинула Милан. Многие богатые миланцы с семьями ушли из города вместе с отступавшей армией. Оставшиеся в припадке, отчаяния стреляли в уходящих пьемонтских солдат. Более половины населения бежало из Милана.

Оставаться теперь в Монце было для гарибальдийцев и бесцельно и опасно. «Перемирие, капитуляция, бегство, — пишет Гарибальди в «Мемуарах», — эти известия поразили нас одно за другим, как удары грома. Страх и деморализация объяли людей. Некоторые трусы, к несчастью, оказавшиеся в рядах моего легиона, побросали ружья на улицах Монцы и бросились бежать куда глаза глядят. Остальные товарищи, возмущенные их позорным поведением, стали целиться в них из ружей, ко я удержал их. Благодаря мне и другим офицерам удалось предотвратить кровопролитие».

Гарибальди еще верил в возможность отстоять Милан. Он решил идти на помощь столице Ломбардии и обратился к своим волонтерам с манифестом, который заканчивался такими словами: «Ободритесь и присоединитесь все к моей колонне, движущейся к Милану, чтобы оказать помощь его благородным жителям и прогнать ненавистного врага. Спасение родины зависит от быстроты ваших действий.

Генерал Гарибальди».

Но в это самое время пьемонтцы начали уже отступать к Тичино, и Радецкий с триумфом входил в Милан…

Гарибальди сообщает в «Мемуарах»: «При таких обстоятельствах я решил удалиться и направиться к Комо с тем, чтобы выжидать в этой гористой местности результата событий и, за отсутствием другого исхода, начать партизанскую войну».

В его партизанской колонне простым рядовым шагал Джузеппе Мадзини с английским карабином за плечами. Впрочем, это был только красивый жест. Вскоре у Мадзини произошла первая крупная размолвка с Гарибальди, и из Комо Мадзини уехал в Швейцарию. Об этом конфликте Гарибальди говорит в «Мемуарах» довольно глухо; «Я совершил в Милане ошибку, которую Мадзини никогда не мог мне простить: я указал ему, что нехорошо поддерживать у такого большого количества молодых людей иллюзию, будто мы в состоянии провозгласить республику, в то время как войска и волонтеры дрались с австрийцами». (Очевидно, подразумевается: «дрались под знаменем пьемонтского короля».)

Единственным итальянским городом, сумевшим в это время отстоять свою свободу и независимость, являлась Венеция. Но и она едва не стала жертвой вероломства пьемонтского короля. 3 июля, венецианское собрание постановило, во имя объединения всех сил итальянцев против австрийцев, немедленно войти в состав пьемонтского королевства. Карл Альберт «великодушно» согласился принять этот дар, предварительно договорившись с Веной о… передаче Венеции австрийцам!