Гарибальди

— Странно, — заметил Гарибальди, глядя в трубу, — красный и белый цвета, внизу, кажется, синий… Трудно разобрать, как будто трехцветный французский флаг, и все же не похож. Интересно, какой же он национальности?

По мере приближения неизвестного судна нижняя полоса флага, казавшаяся синей, приобретала другой оттенок: теперь было уже отчетливо видно, что она зеленая!

— Красный, белый, зеленый. Это наш, наш, итальянский флаг! — крикнул вне себя от восторга капитан Пегорини.

— Наш флаг! — откликнулись голоса остальных легионеров.

Гарибальди, взволнованный не менее их, приказал держать курс на этот корабль и, приложив к губам рупор, крикнул:

— Что означает этот флаг и что нового в Италии? Голос с мостика итальянского корабля ответил:

— Милан восстал! Австрийцы бегут! Вся Италия охвачена революцией! Да здравствует свобода!

Трудно представить себе эффект, произведенный этими известиями на эмигрантов, возвращавшихся за родину. Моряки и легионеры обнимались с капитаном и друг с другом, целовались, кричали, плакали и смеялись одновременно. Сотни возгласов, восторженные речи, революционные песни…

Гарибальди велел спустить флаг Монтевидео и, наскоро смастерив итальянский из белого полотенца, куска красного сукна и зеленых обшлагов легионерской куртки, поднял его на грот-мачту. Вокруг мачты начались пляски под звуки музыки и песен.

Но первые восторги прошли, и снова возникло сомнение. Известие о революции нуждалось в проверке. Решили причалить к берегам Испании недалеко от Картены — к мысу Сан Пола. Капитан «Сперанцы» побывал на берегу у французского вице-консула: тот подтвердил все, что они узнали от встреченного в море итальянского судна.

«Эти известия, — пишет Гарибальди в «Мемуарах», — могли свести с ума даже более трезвых, чем мы, людей. Палермо, Милан, Венеция и все «сто городов-сестер» совершили чудесную революцию! Пьемонтское войско преследует обратившихся в бегство австрийцев. Вся Италия, как один человек, откликнулась на призыв «К оружию!».

— Поднять паруса! Поднять паруса! — потребовал весь экипаж, и требование это было исполнено: мы тотчас снялись с якоря. Ветер, казалось, сочувствовал нам и, понимая наше нетерпение, быстро гнал бригантину вперед, к берегам обетованной земли — Италии».

Нетерпение эмигрантов было так велико, что, забыв свой уговор с Медичи, Гарибальди решил плыть не к тосканскому побережью, а в ближайший итальянский порт — Ниццу. Приблизившись к Ницце, он «на всякий случай» снова переменил флаг на уругвайский.

«Сперанца» бросила якорь в Ницце 21 июня 1848 года в одиннадцать часов утра.

КОРОЛЕВСКАЯ ИЗМЕНА

Задолго до приезда Гарибальди в Италию Анита с детьми очутилась на родине ее мужа — в Ницце, среди чужих людей, в незнакомой стране. Она плохо понимала итальянский язык и, несмотря на ласковое отношение к ней свекрови и окружающих, чувствовала себя одинокой. Зная, что приезд Гарибальди зависит от политических событий в Италии, Анита внимательно читала газеты, расспрашивала сведущих людей, стремилась быть в курсе всех подробностей национально-освободительной борьбы. 7 марта 1848 года она писала своим знакомым в Монтевидео:

«…Генуэзский народ необычайным образом меня приветствовал. Более 3 тысяч человек стояли под моими окнами, восклицая: «Да здравствует Гарибальди!», «Да здравствует семья нашего Гарибальди!» Мне подарили красивое знамя итальянских национальных цветов и просили передать его мужу, как только он приедет: Гарибальди первый, говорили генуэзцы, водрузит это знамя на ломбардской почве! Если б вы только знали, как его здесь любят! Вся Италия горит желанием его видеть, особенно Генуя!

Ежедневно толпы народа заполняют набережную и вглядываются в прибывающие из Монтевидео корабли, на каждом корабле они жадно ищут взорами Гарибальди. Итальянские дела очень хороши. В Неаполе, Тоскане и Пьемонте провозглашена конституция. Рим скоро тоже ее получит. Повсюду организована национальная гвардия. Из Генуи и вообще отовсюду изгнаны иезуиты и все их сторонники. Повсюду только и говорят, что Италия должна быть объединена в политический и таможенный союз, что надо освободить ломбардских братьев от иноземного владычества…»

Это письмо уже не застало Гарибальди в Монтевидео. Он находился в пути. С громадным нетерпением ждали итальянцы его приезда.

21 июня народ Ниццы шумно приветствовал на пристани Гарибальди и легионеров, прибывших на своей «Сперанце».

«Ничто не могло быть выше счастья, обрушившегося на меня в Ницце, — пишет Гарибальди. — Поистине счастье это было слишком велико… Тысячи людей устремились со всех сторон приветствовать горсточку храбрецов, которые, презрев расстояние и опасности, переплыли океан, чтобы пожертвовать своей кровью для родины. На берегу собрались земляки. Они аплодировали, улыбаясь и гордясь моими скромными успехами. Незабвенная минута, когда я смог прижать к своей груди Аниту и детей!»