Гарики из Иерусалима. Книга странствий

Смотрю, как воровскую кинопленку,шаги моей отчизны к возрождению;дай бог, конечно, нашему теленку,но волк сопротивляется съедению.

* * *

За личных мыслей разглашение,за грех душевной невредимостибыл осужден я на лишениеосознанной необходимости.Потом прощен я был державойи снова вышел на свободу,но след от проволоки ржавойболит и чувствует погоду.

* * *

Скисает всякое дерзаниев песке российского смирения,охолощенное сознаниевраждебно пылу сотворения.

* * *

Когда укроет глина это тело,

не надо мне надгробие ваять,пускай стоит стакан осиротелои досуха распитая ноль-пять.

* * *

Еврей, возросший в русском быте,не принял только одного:еврей остался любопытен,и в этом — пагуба его.

* * *

Скудно счастье оттепельных дней:вылезли на солнце гнусь и мразь,резче краски, запахи гавнейи везде невылазная грязь.

* * *

Какие бы курбеты с антрашаискусство ни выделывало густо,насколько в них участвует душа,настолько же присутствует искусство.

* * *

Моя еврейская природа —

она и титул, и клеймо,она решетка и свобода,она и крылья, и ярмо.

* * *

Раньше вынимали изо рта,чтобы поделиться с обделенным,русская былая добротавыжглась нашим веком раскаленным.

* * *

Мираж погас. Огонь потух.Повсюду тишь недужная.В дерьме копается петух,ища зерно жемчужное.

* * *

Увы, с того я и таковна склоне лет,что время учит дураков,а умных — нет.

* * *

Слухи с кривотолками,

сплетни, пересуды,вязкие потокипакостных параш —льют пустопорожниескудные сосуды,злобясь, что в соседнихпенится кураж.

* * *

Я знаю дни, когда нечестножить нараспашку и заметно,когда все мизерно и пресно,уныло, вяло и бесцветно.

* * *

В такие дни, умерив резвость,лежу, спиной касаясь дна.Периодическая мерзостьв те дни особенно вредна.

* * *

Майский фейерверкбрызжет в декабре,

начат новый опыт,веет свежий дух;дождики в четверг,раки на горе,клеваные жопы,жареный петух.

* * *

В нашей почве — худородной, но сочноймного пользы для души и здоровья,и на дружной этой клумбе цветочнойлишь евреи — как лепешки коровьи.

* * *

Сменив меня, теперь другиеопишут царственную Русь,а я очнусь от ностальгиии с Палестиной разберусь.

Забавно мне, что в те же годы, когда я писал эти стишки, не веря, что такое счастье, как свобода, может наступить даже в России, были поэты, заклинавшие Бога (и православного, и Бога вообще), чтоб ничего не изменилось. Ужасно интересно вспоминать сегодня один трогательный стих того времени достославного Станислава Куняева:

От объятий швейцарского банка,что мечтает зажать нас в горсти,ты спаси нас, родная Лубянка,больше нас никому не спасти.