Гарики из Иерусалима. Книга странствий

За много лет Ильин собрал изумительную коллекцию живописи. Имя его как эксперта значится во множестве мировых каталогов. Но пока вернемся к тем дням, когда Эфраим Ильин, уповая на свое художественное чутье, собирал деньги для художественной авантюры. Я даже если бы решился, то наверняка не смог бы написать что-нибудь внятное о его обаянии, поскольку это качество — некий талант, а описать талант словами — просто невозможно. А к этому еще и ум надо прибавить, и иронию, и полную осведомленность о предмете разговора, если он затеян, — словом, я просто напомню, что его бесчисленные по жизни собеседники его напору неизменно уступали. А тот дух готовности к авантюре, та душевная легкость, что и поныне от него исходит, — несомненно подкупали и склоняли самых недоверчивых и прожженных.

В собирании пяти миллионов на приобретение живописи участвовал даже Ватикан. О результате убедительней всего свидетельствует благодарственное письмо папы римского (кажется — Павла V, лень перезванивать Эфраиму по пустякам). Кстати, Эфраим Ильин в течение нескольких лет был советником Ватикана по искусству. Папа римский неоднократно сокрушался, что художники оставили чисто религиозную тему и увлеклись другими сюжетами. Не знаю, что Эфраим говорил в защиту и хвалу художников текущего времени, но если вам, читатель, доведется, будучи в Ватикане, походить по великолепному Музею современной живописи — вспомните, пожалуйста, что основал его тот немолодой израильский еврей, о котором вы сейчас читаете.

Затея удалась блестяще, но гораздо интересней чисто денежного в ней успеха — нечто важное для разговора об Ильине: по ходу этой авантюры он отыскал, помог стать на ноги и обрести весомое имя нескольким художникам, которые до появления его в их мастерских жили непризнанно и зябко. Достаточно назвать известнейшее ныне имя художника де Кунинга. На розыски художников, на выставки, шедшие по всему миру, на аукционы и каталоги без сожаления потратил Эфраим Ильин много лет.

Еще года три-четыре тому назад Эфраим накрывал стол для гостей сам, несуетливо, но быстро двигаясь по своей квартире. Сейчас это уже трудно для него, и стол обслуживает нанятый помощник. Ужинать или обедать у Эфраима — невероятно вкусно, ибо одна из ярких граней его житейского таланта — страсть к кулинарии. Думаю, что привела его к кулинарии та же самая острая любовь к жизни, что руководила им во всех поступках и делах. Когда он разговаривает с Сашей Окунем (а художник этот ушиблен на всю голову своими кулинарными идеями), то я, хотя и понимаю все отдельные слова, но чувствую себя то варваром, то дикарем, то просто инвалидом вкусовых сосочков. Чтоб это скрыть, я смотрю на них снисходительно и молча прихлебываю крепкие напитки. В меню многих ресторанов мира (тех, куда приходят озаренные гурманы) есть блюда с пометкой «а ля мод Ильин» — Эфраим либо автор, либо усовершенствователь их. А если вас, читатель, спросит кто-нибудь при случае, кто именно ввел в Израиле майонез, — отвечайте смело, я ручаюсь.

Эфраим кутил всю жизнь — со вкусом и размахом. На его шумных пированиях и дружеских застольях побывали тысячи людей. А сколько женщин помнили Эфраима до смерти или помнят посейчас — писать я не берусь. Ведь обаяние — на то оно и обаяние. А сам Эфраим полон благодарной памяти к тем женщинам, которых он не называет никогда, да и не помнит, вероятно, все их имена.

Лично для меня любое посещение его дома — радость по еще одной причине: я бесцеремонно трогаю руками прикладные вещи, сделанные великими мастерами. Эфраим утверждает, что все стулья, на которых мы сидим, столы, на которые мы проливаем за обедом соус, ложки, вилки и ножи, тарелки и светильники — должны изготовлять художники, и наша жизнь тогда освещена будет иначе, и мы сами будем лучше, интереснее и содержательнее. Я впервые в жизни трогал в этом доме торшер, изготовленный любимым мною Джакометти, и его же работы женский торс. Нет, я и в музеях часто нагло трогаю украдкой экспонаты, только в частном доме это совершенно иное ощущение.

А как фамилия художника, изготовлявшего столовую посуду, я забыл, поскольку, сев за стол, я занимаюсь лучшим в нашей жизни делом — наливаю.