Гарики из Иерусалима. Книга странствий

Я осмотрительно и быстро миновал кулинарную область, в которой я полный профан, и с легким страхом приступаю к теме, где темнота моя еще гуще и беспросветней. Ибо моя мама некогда закончила консерваторию, однако же Создатель по неведомым причинам поступил с моими музыкальными генами, как Ван Гог однажды — с собственным ухом. А Ильин — заядлый меломан, он слышит, понимает, чувствует и знает музыку. Он и дома у себя уже многие годы устраивает музыкальные вечера, а на концерты, где играют талантливые исполнители, ходит непрерывно и подряд. Не зная ничего об этой великой, для меня закрытой начисто области человеческого духа, я никогда и не расспрашивал его о дружбе с музыкантами, хотя однажды краем уха слышал его усмешливый рассказ о некоем великом артисте, дома у которого на скрипке Страдивари спала кошка. Только тема музыки меня вплотную подвела к одной из самых поразительных сторон его сегодняшнего существования.

Я убежден, что Эфраим всю свою жизнь делал подарки. Очень разные и очень разным людям. Но сейчас он дарит так активно, что невольно вспоминается имя Гая Мецената — того римлянина, имя которого стало нарицательным. Только Гай Меценат (насколько я осведомлен) помогал жить кружку поэтов (между прочих завывали там свои стишки Вергилий и Гораций), а Эфраим — давний и отъявленный меломан. Поэтому когда возник полюбившийся ему камерный оркестр «Камерата» (в основном евреи из России), то Эфраим Ильин запросто смотался на аукцион и купил двум музыкантам отменные старинные скрипки.

— Это я из чисто шкурных интересов, — пояснил Эфраим, — очень уж мучительное дело — слушать, как талантливый артист играет на плохом инструменте.

Я уже страницы две назад легонько спохватился, что употребляю для сегодняшнего Ильина очень уж елейные и сусальные краски, хотя помню, что пишу о человеке с очень непростым характером. Так вот, поссорившись однажды с кем-то из начальства этого оркестра, Эфраим осерчал и эти скрипки отобрал. Мне этот поступок почему-то очень симпатичен.

А в эти дни как раз, когда сижу я и пишу об Ильине свои посильные слова, в Беэр-Шеве при университете состоялось только что открытие удивительного музея. Не зря и не для красного словца Эфраим часто повторял, что человек должен с юности видеть красоту — он вырастет тогда совсем иным. Так вот Эфраим Ильин подарил университету огромную коллекцию живописи и прикладного искусства. Чуточку мне жаль, что я уже не поглажу при случае работы Джакометти — разве только будучи в Беэр-Шеве. Выставлена была при открытии только малая часть экспонатов — для музея строится специальное помещение. Стоимость подарка, по оценкам экспертов, — несколько миллионов долларов. А уточнять мне эту сумму ни к чему, такие числа для меня — величественная и голая абстракция.

Я убежден, что четверо правнуков Эфраима, когда они подрастут, — одобрят щедрость прадеда, такая в них хорошая заложена генетика, что они и без наследства сами встанут на ноги.

Наслаждайтесь этой жизнью еще много лет, Эфраим, и спасибо за страну, в которой я сейчас живу.

Часть VI

О всяком и разном

Сумерки всего

Сегодня утром я, как всегда, потерял очки, а пока искал их — начисто забыл, зачем они мне срочно понадобились. И тогда я решил главу о старости все-таки написать, поскольку это хоть и мерзкое, но дьявольски интересное состояние. Я совсем недавно пролетел над ровно половиной земного шара, чтобы выпить на юбилее старого приятеля. А перед этим сел и горестно задумался: что можно утешительного сказать на празднике заката?

— Я объясню это тебе, старина, — говорил я тремя днями позже, — на примере своей собаки Шаха. Я провожу с ним целый день, а вечером мы ходим с ним гулять. Ты не поверишь, но он еще старше тебя: по человеческому измерению ему далеко за семьдесят. Я даже загадку про нас придумал: старикашка ведет старикашку положить на дороге какашку. Так вот он, безошибочным животным инстинктом ощущая возраст, резко сузил круг своих притязаний к жизни, за счет чего резко обострились оставшиеся удовольствия. Он хорошо покакал — счастье, сочную сосиску дали — полное блаженство. Он, правда, полностью охладел ко встречным сукам, но на то ведь мы и люди, старина, чтобы лелеять свои пагубные влечения. Зато как изменились женщины по отношению к нам! Сперва у женщины в глазах мелькает ужас, но потом она благодарит, не скрывая восхищенного удивления. И тогда ты упоенно смотришься в зеркало, и — Боже мой, что ты там видишь! Но об этом тоже грех печалиться. Судьба обтесывает наш характер, а промахнувшись, оставляет на лице зарубки — что с того? Зато о жизни ты уже знаешь столько, что периодически впадаешь в глупую иллюзию, что можешь быть услышан, и даешь советы молодым. Тебя посылают с разной степенью деликатности, но ты не унываешь и опять готов делиться опытом. Какая это радость — быть всегда готовым чем-нибудь делиться! А сколько в жизни обнаружилось смешного — того как раз, к чему вокруг относятся серьезно, а вчера еще всерьез воспринимал ты сам.