Он не возражал. Правда, и наказанным себя не чувствовал. Эта гонка открыла ему Лапочку с новой стороны. Он не помнил, чтобы хоть раз сознательно балансировал на такой скользкой грани опасности. Она же призналась, что в своей Голландии соревнуется на скорость с мужчинами, а поражения может пересчитать по пальцам. Теперь он догадывался, почему у него ничего не получалось той ночью. При всей симпатии и желании он входил в ночь как в приятную, но ответственную работу. Она же предпочитала сходить с ума. Они просто не совпадали по ритмам, и она чувствовала это, оставаясь холодной и равнодушной к его ответственности. Сегодня все будет иначе…
И все происходило иначе. Он осторожно прикоснулся губами к ее губам, изо всех сил сдерживая бушующую в нем страсть. Потом так же бережно лишь на миг опалил дыханием ее брови и веки, вновь вернулся к губам, лаская рукой пока еще настороженное тело. Она не давала ему поднять головы, стесняясь открыться навстречу разом и целиком. Ему приходилось преодолевать небольшое сопротивление, как в первую ночь запретов, но это возбуждало больше, чем если бы он прошел через нее, как нож сквозь масло. Но когда пал последний бастион и они слились в единое целое, ее стыд испарился быстрее, чем она водила машину.
Это был ураган, управлять которым поначалу казалось невозможным. Она как будто что-то искала – возможно, недостижимое и даже несуществующее, жадно наслаждаясь самими поисками. Он тоже искал – и в конце концов нашел, когда, подхватив ее рукой под животик, несильно укусил сзади за шею. Она на мгновение замерла, как жертва перед палачом, измученная жаждой и вдруг получившая в награду за покорность глоток воды, готовая на все, даже самостоятельно спрыгнуть с табуретки под виселицей, чтобы получить еще один глоток, а потом еще один и так до последней капли, утолившей бы ее многодневную жажду на месяцы или даже годы вперед, которых на самом деле у нее уже не будет…
И он чувствовал ее и дарил себя по капле, точно угадывая моменты, когда она делала очередной глоток, тут же предлагая еще, чтобы она как можно дольше не приходила в себя. И она первая взмолилась:
– Хватит!
Но у нее не было сил отказаться от беспрерывного удовольствия, а он, не обращая внимания на крупный пот, стекавший с его лба и скапливавшийся в уголках рта, упивался безграничной властью над ней и своим неожиданным после треволнений последних дней могуществом…
– Эй, – прошептал он, прижимаясь щекой к ее горячей щеке. Наверно, он тоже был горячий, но не чувствовал этого, обессиленный только что закончившимся сумасшествием.
– Ужас, – прошептала она, не открывая глаз.
– Было плохо? Больно? – встревожился он.
– Нет.
– Что тогда?
– Было слишком хорошо… Я, кажется, улетала…
– Теряла сознание?
– Что-то вроде этого… Слезай с меня…
Он, улыбаясь, перекатился на спину.
– Если бы не твои бзики, так могло быть с первой ночи… Каждый день и каждую ночь, – сказал он.
– Не надо каждую ночь…
Она, оставаясь лежать на животе, убрала с лица прядь волос и посмотрела на него еще затянутым поволокой одним глазом.
– Почему не надо? – удивился он.
– Не хочу привыкать к тебе…
– Я тебе неприятен?
– Дурачок, ты же все понимаешь…
– Понимаю, – вздохнул он.
Она пододвинулась к нему и легонько коснулась пореза на груди:
– Что это?
– У восточных народов есть древний способ лечения нервных заболеваний – кровопускание. Вот я и подлечился…
– Ты нервничал?
– Не то слово. Я думал, что убью себя после того, как ты ушла…
– Я тоже сильно переживала… Даже плакала… Это пьяные слезы… Но ты больше не лечись так… Страшно… Ты же не восточный человек…
– Почем знать… У меня ведь в роду есть цыгане, а цыгане, как известно, родом из Индии.
– Так ты цыган?
– Наполовину.
– Господи, я отдалась цыгану! Ты меня приворожил – теперь все понятно…
– Да уж, мы народец не промах… Где ты научилась так быстро собираться? Да еще так безнадежно?
– Безнадежно?
– Ты не оставила ни одной вещи. Как будто уходила навсегда…
– Я и уходила навсегда… Я так ухожу… А быстро собираюсь, потому что есть опыт…
– От мужа уходила?
– И от мужа, и от любовников…
– У тебя было много любовников?
– Тебе нужно точное количество?
– Ну, я думаю, оно не очень большое, учитывая твои бзики…
– Небольшое… – Она задумалась. – Четверо…
– То есть я пятый?
– Ага…
– Пятый элемент…
– Бобби Старший мне больше нравится…
– Почему ты отвечаешь на мои вопросы, которые касаются твоей интимной жизни?
– Потому что ты их задаешь…
– А почему ты не спрашиваешь про мою личную жизнь?
– Я не хочу знать про твою личную жизнь. Я хочу думать, что я у тебя одна… Хотя, конечно, догадываюсь, что у тебя кто-то есть. Ты ведь взрослый мужчина, тебе уже… Сколько тебе лет – я забыла?
– Тридцать два, – опять соврал он.
– Да, вспомнила, тридцать два. Скоро наступит возраст Христа…
– А сколько лет твоему мужу?
– Тридцать. Скоро исполнится тридцать один. Вы с ним почти ровесники. Это мой возраст. Помладше – еще глупые, а разницу в десять лет и старше между партнерами я как-то не понимаю…
«Хорошо, что соврал», – подумал он.
– А тебе какие девочки нравятся?