Читаем Гарнизон в тайге полностью

В комнате было уютно: изящные мягкие кресла в белых чехлах, дюжина мраморных слоников на полочке спинки дивана, вышитые розы по шелку, множество милых безделушек на столике и этажерке располагали к отдыху. Николай остался на минуту и, незаметно для себя просидел у Ядвиги часа два-три. Ему хотелось обо всем поговорить с маленькой миловидной женщиной. Она внимательно слушала, сидя на диване и поджав под себя ноги, изредка поддакивала и добавляла слова, какие нужны были ему, но которых он сразу не находил. Она словно мурлыкала с ним. Что-то волнующее было в этой женщине. До этой встречи Зарецкая была для него просто женой комбата. В располагающей к интимности домашней обстановке он увидел ее совсем другой.

Наблюдая за Ядвигой, Ласточкин оценил в ней женщину. Особенно красивы были у нее сверкающие глаза, густые черные ресницы, скрадывающие жгучесть ее взгляда, припухлые, слегка подкрашенные губы. Очень шли ей небрежно раскинутые волосы, которые Ядвига то и дело грациозно поправляла быстрыми взмахами тонких рук.

До своего отъезда Ласточкин успел побывать с Ядвигой в клубе. Она прекрасно танцевала, легко и плавно! Он был очарован ею и уже чуточку влюблен. Она лишь посмеялась над его внезапной влюбленностью. Это придало ему силы и уверенность. Он стал ухаживать более настойчиво. Единственно, в чем уступила Ядвига: в день отъезда подарила ему фотокарточку. Он уехал и увез какое-то смутное чувство. И теперь, взволнованный предстоящей встречей, Ласточкин нетерпеливо ждал появления Ядвиги.

Он нагнал Зарецкого и шагал молча за старшим командиром. Он завидовал ему, зная, что комбат в эту минуту счастлив и мысленно поглощен встречей с женой. От этого становилось больно. Торопливой походкой Ласточкин обогнал Зарецкого, хотел сказать «жену встречаете», но, взглянув в сияющее лицо командира, промолчал. На мгновенье к нему пришла странная мысль. Ему захотелось рассказать Зарецкому о своих чувствах к Ядвиге. Пусть выслушает, посмеется, может быть, от этого станет легче на сердце. Не будет мучить совесть, не будет чувствовать неудобство в присутствии командира. Но сияющее лицо Зарецкого навело Ласточкина на другие мысли.

«Он счастлив, почему же я не могу быть счастлив с нею? — спросил себя Ласточкин. — А если она любит меня больше?» Он еще раз взглянул на командира. Чисто выбритое лицо командира было сухим, строгим, и проявление радости на нем уже замирало. Ласточкин понял, что радость Зарецкого не глубокая, легко исчезающая, как рябь на поверхности залива, когда ее тронет порыв ветра, бессильного взволновать воду на глубине.

«Он ее не любит, — опять подумал Ласточкин, — он только соскучился и ждет к себе женщину. Да, это так! Тогда Ядвига несчастна, я должен встретить ее вместо мужа!» Ласточкин совсем уверился, что Ядвига приехала сюда не к мужу, а к нему, но тут же отказался от этой мысли. Она не могла знать, что он здесь вместе с Зарецким. Он снова ухватился за мысль: «Быть может, Зарецкий в письмах обронил слово о нем и Ядвига поняла?» Он упрекнул себя в том, что не написал письма сам, и теперь, если она спросит почему, он не сможет объяснить причину молчания.

— Ласточкин, подождите, — услышал он голос сзади и остановился.

— Что я хотел сказать, а? Да, вспомнил. Вечером заходите ко мне, сыграем партию в шахматы, вы не отыгрались еще…

— Сегодня вам будет не до меня — приезжает жена! — с досадой выкрикнул комвзвода. Зарецкий удивился резкости его голоса, но ничего не понял, ни о чем не догадался.

Ласточкин быстро удалился, заложив руки в карманы. Комбат перебирал тревожившие его мысли. «Теперь останется, выехать отсюда трудно, почти невозможно. Может быть, смирится с обстановкой, поймет необходимость, согласится. Не вечно же они будут жить здесь. Отпустят в Академию — и они уедут. В большом городе потечет по-другому их жизнь, забудутся обиды». Радость, охватившая в первую минуту, когда он прочитал в списке приехавших фамилию жены, растаяла, исчезла.

Он взглянул на удаляющегося Ласточкина: «Счастливый, не обременен супружескими обязанностями». Ему нужен был собеседник, чтобы в разговоре с ним отвлечься от беспокойных, неприятных мыслей, но комвзвода был уже далеко. Он остался один. И эти странные мысли не оставляли его потом всю длинную тряскую дорогу, пока Зарецкий, подъехав к Кизи, не увидел среди женщин Ядвигу и не бросился ей навстречу.

ГЛАВА ВТОРАЯ

На озере Кизи у небольшой избушки на чемоданах и узлах сидели женщины в цветных беретах, косынках, с яркими шарфами на шее. Все они были нарядны, одеты в прозрачные блузки, белые юбки и светлые платья.

Припекало июньское солнце. Деревья нехотя шевелили разомлевшими ветвями. В воздухе плавали ароматы душистых таежных трав. Тысячи птичьих голосов, скрытых в зелени, пели свои песни. В высокой и мягкой траве трещали кузнечики, порхали бабочки, носились мотыльки, жужжали шмели. Надоедливые слепни и мошка тихо садились на оголенные шеи и руки и своими укусами жгли, как крапивой.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза