Гарри из Дюссельдорфа

Сверкать я молнией умею,Так вы решили: я не гром.Как вы ошиблись! Я владею И громовержца языком.И только нужный день настанет, —Я должен вас предостеречь, —Раскатом грома голос грянет,Ударом грозным станет речь.

В часы великой непогоды Дубы как щепки, полетят И рухнут каменные своды Старинных храмов и палат.

— Замечательно! — сказал Маркс. — Вы, Гейне, должны научить наших поэтов, как писать кнутом. Разве мало есть теперь тем для бичевания! Возьмите нашу Пруссию и подвиги династии Гогенцоллернов. А Бавария с ее королем-меценатом Людвигом Вторым! Мне Руге передал ваши «Хвалебные песнопения королю Людвигу». Непременно напечатаем в «Ежегоднике». Такая сатира будет украшением — первого выпуска.

— Это самое кровавое из всего, что я написал, — с улыбкой заметил Гейне. — Коронованный маньяк изображен в натуральную величину и даже больше.

Женни сняла с елки игрушку — золотистый барабан с двумя красными палочками — и поднесла его Гейне.

— Правильно! — воскликнул Маркс. — Гейне — это тамбурмажор революции, он ведь сам заявил об этом в своих стихах.

Гейне низко поклонился и поцеловал руку Женни:

— Никто из здешних немцев, да из отечественных тоже, не догадался бы сделать мне такой удачный подарок. Меня ничем теперь не награждают, кроме гнилых яблок, летящих прямо в мою бедную голову…

— А теперь подарок тебе, Карл! — сказала Женни и водрузила на голову Маркса красный фригийский колпак. Он очень живописно выглядел на черной голове Маркса, как символ уничтожения тирании.

Маркс поцеловал жену и сказал:

— Красный цвет — мой любимый… А ты осталась без подарка?

— О нет! — ответила Женни. — Я и себя не забыла. — И с этими словами она надела себе на шею красивые перламутровые бусы…

Как-то само собой вошло в обычай, что Гейне являлся к друзьям со своими новыми стихами. Маркс внимательно читал их, строку за строкой. Они оба могли часами сидеть над какой-нибудь стихотворной фразой, чтобы лучше отделать ее и придать ей более глубокий политический смысл. Женни находилась где-нибудь неподалеку и занималась своим делом, пока к ней не обращались за помощью и советом. С революционной страстностью борца Маркс наставлял Гейне, подсказывал ему темы, разъяснял политический смысл многих событий. Гейне уверовал в то, что будущее Германии не зависит от буржуазных радикалов, что оно находится в руках нарождающегося пролетариата. Маркс общался с рабочими французской столицы, с наиболее революционными немецкими эмигрантами, и в его голове зрела мысль о создании партии коммунистов, которые при помощи оружия возьмут власть. Когда в июне 1844 года в Германии вспыхнуло восстание силезских ткачей, Маркс первый понял политическое значение этого восстания и написал об этом статью в немецкой эмигрантской газете «Форвертс»[11]. Немецкие политические поэты откликнулись стихами на это событие, но никто, кроме Генриха Гейне, не сумел изобразить силезских ткачей как могильщиков старого мира, ткущих саван реакционной Германии. Острая революционная мысль Маркса жила в этом стихотворении друга-поэта:

Угрюмые взоры слезой не заблещут!Сидят у станков и зубами скрежещут.

«Германия, саван тебе мы ткем,Вовеки проклятье тройное на нем.Мы ткем тебе саван!Будь проклят бог! Нас мучает холод.Нас губят нищета и голод.Мы ждали, чтоб нам этот идол помог,Но лгал, издевался, дурачил нас бог.Мы ткем тебе саван!Будь проклят король и его законы!

Король богачей — что ему наши стоны!Он последний кусок у нас вырвать готов,И нас перестрелять, как псов.Мы ткем тебе саван!Мы вечно ткем, скрипит станок,Летает нить, снует челнок,Германия старая, саван мы ткем,Вовеки проклятье тройное на нем.Мы ткем тебе саван!»