Гарри из Дюссельдорфа

— Да вы, Гейне, не знаете сами, что вы написали! Позвольте вам прочесть. — И Рахель громко продекламировала с пафосом заключительные слова корреспонденции Гейне: — «…душа моя объемлет любовью весь мир, когда я в ликовании готов обнять русских и турок и когда меня влечет упасть на братскую грудь скованного африканца! Я люблю Германию и немцев; но не меньше люблю и обитателей прочей земли, которых в сорок раз больше, чем немцев. Ценность человека определяется его любовью. Слава богу! Я, значит, стою в сорок раз больше тех, кто не в силах выбраться из болота национального эгоизма и любит только Германию и немцев».

Рахель отложила газету и торжествующе посмотрела на Гейне, словно эти слова принадлежали ей.

— Я думаю, — сказал Генрих, — что я дал хорошую оплеуху старонемецким ослам. Некоторые из посетителей вашего салона тоже, должно быть, поморщатся…

Рахель Фарнгаген улыбнулась:

— Вы смелый, Гейне. Никто бы этого не сказал: у вас слишком скромный вид.

— Бои только начинаются, — сказал Гейне. — Вы еще увидите, как я всажу кинжал в брюхо прусского чудовища!

Самое заветное

С наступлением весны Гейне почувствовал себя лучше. Головные боли стали реже, слабость почти прошла. Со свежими силами принялся поэт за работу. Он снова появился в аудиториях университета и занимался юриспруденцией. Третье «Письмо из Берлина», хотя и в изуродованном цензурой виде, было тоже напечатано в газете. Но среди всех этих занятий было у Гейне самое заветное — его стихи. Он их писал часто и много. Мало с кем мог он поделиться теперь новыми созданиями своей музы. Порой приносил он небольшие листки бумаги с аккуратно переписанными строфами стихотворений Фарнгагенам или супругам Роберт. Только им не стеснялся показывать он свою интимную лирику. Он хотел составить цикл стихотворений, подобрав их в определенном порядке, и затем опубликовать вместе с двумя трагедиями — «Альмансор» и «Ратклиф». Поэт называл свою новую лирику «пропуском в лазарет его чувств».

Друзья в шутку спрашивали, появились ли новые жильцы в его лазарете — другими словами, написал ли он что-нибудь новое.

В стихотворениях Гейне звучала тема неразделенной и несчастной любви. Он вернулся к этому, но уже по-другому, В первых стихах были ночные страхи и волшебство мертвенно бледной луны, от них веяло кладбищенской жутью. Теперь лирика Гейне светилась солнечным светом, дышала запахами весенней листвы, сверкала в уборе цветов, звучала хором птичьих голосов:

В чудеснейшем месяце мае Все почки раскрылися вновь,И тут в молодом моем сердце Впервые проснулась любовь.В чудеснейшем месяце мае Все птицы запели в лесах,И тут я ей сделал признанье В желаньях моих и мечтах.

Жизнелюбие и простота немецкой народной песни, внесенные в поэзию предшественниками Гейне — Гёте, Бюргером, Вильгельмом Мюллером, — жили в поэзии Генриха Гейне. Леса и луга, ручейки и реки, плывущие в небе облака и земля, покрытая пестрым цветочным ковром, — все жило в стихах Гейне. Для птиц и растений, для земных цветов и небесных звезд поэт нашел язык, и ему хотелось выразить своими стихами все скорби и радости мира;

Стоят веками звезды Недвижно в небесах И друг на друга смотрят С тоской любви в глазах.И говорят друг с другом Тем чудным языком,Что никакому в мире Лингвисту незнаком.Но я разгадал его тайны,

И мне не забыть тот язык Грамматикой служил мне Любимой нежный лик.

Гейне назвал этот цикл стихотворений «Лирическое интермеццо». Это был как бы поэтический антракт между двумя трагедиями, входившими в сборник. Гейне рассказал историю любви — от ее зарождения в дни сияющей весны и до печального конца, когда поэт решает похоронить свою неудачу со скорбями и горестями на дне морском:

Дурные, злые песни, Печали дней былых!Я все похоронил бы. Лишь дайте гроб для них.А знаете, на что мне Громадный гроб такой?

В него любовь и горе Сложил я на покой.

Стихотворения «Лирического интермеццо» почти все короткие, в восемь или двенадцать строк. «Из своих скорбей великих я делаю маленькие песни», — писал Гейне и называл эти песни «коварно-сентиментальными».

И розы на щечках у милой моей,И глазки ее незабудки,И белые лилии, ручки-малютки,Цветут все свежей и пышней…Одно лишь сердечко засохло у ней!

Какой неожиданный конец для лирического стихотворения!