– Отойди прочь, глупая девчонка… Прочь…
– Пожалуйста, только не Гарри… Убейте лучше меня, меня…
– В последний раз предупреждаю…
– Пожалуйста, только не Гарри, пощадите… Только не Гарри! Только не Гарри! Пожалуйста, я сделаю всё, что угодно…
– Отойди… Отойди, девчонка…
Он мог бы просто отшвырнуть её с дороги, однако счел благоразумным покончить со всей семейкой разом…
Вспыхнул зелёный свет, и она упала точно так же, как и её муж. За всё это время ребёнок ни разу не запищал. Он уже умел стоять, ухватившись за прутья кроватки, и с весёлым любопытством смотрел в лицо чужаку – может быть, думал, что это его отец прячется под плащом и сейчас покажет ещё красивые огоньки, а мама со смехом выглянет откуда-нибудь из-за шкафа…
Он тщательно прицелился, наведя волшебную палочку мальчишке прямо в лицо; он хотел увидеть, как это произойдёт, своими глазами наблюдать уничтожение необъяснимой угрозы. Ребёнок заплакал – похоже, понял, что перед ним не Джеймс. Плач был неприятен, ещё в приюте он не переносил детского нытья.
– Авада Кедавра!
И тогда он был сокрушён. Он был ничто, ничего не осталось, кроме боли и ужаса, он должен был скрыться, спрятаться, только не здесь, в руинах разрушенного дома, где надрывался от плача испуганный ребёнок, а далеко, очень далеко отсюда…
– Нет, – простонал он.
Змея шуршала по грязному, замусоренному полу, и он убил мальчишку, и всё же он сам был этим мальчишкой…
– Нет…
А теперь он стоит у разбитого окна в доме старой Батильды, захваченный воспоминаниями о своей великой потере, и у ног его скользит по битому стеклу и фарфору огромная змея… Он смотрит вниз и видит… нечто невероятное…
– Нет…
– Гарри, всё хорошо, всё в порядке!
Он наклоняется и поднимает разбитую фотографию. Вот он, вор, неведомый воришка, которого он столько времени ищет…
– Нет… Я уронил её… Уронил…
– Гарри, всё хорошо. Очнись, Гарри!
Это он – Гарри. Гарри, не Волан-де-Морт. А то, что здесь шуршит, – не змея.
Он открыл глаза.
– Гарри, – прошептала Гермиона. – Ты как… нормально?
– Да, – соврал он.
Он был в палатке, лежал на нижней койке под грудой одеял. По тишине и особому холодному блёклому свету, падавшему сквозь матерчатую крышу, чувствовалось, что скоро рассвет. Гарри был весь в поту, даже простыни и одеяла намокли.
– Мы удрали.
– Да, – сказала Гермиона. – Пришлось задействовать заклинание Левитации, чтобы уложить тебя на койку, я никак не могла тебя втащить. Ты был… Ну, в общем, ты был немного не того…
Под её карими глазами залегли фиолетовые тени. В руке у Гермионы Гарри заметил губку – она обтирала ему лицо.
– Плохо тебе было, – заключила она. – Совсем плохо.
– Давно мы оттуда смотались?
– Несколько часов прошло. Уже почти утро.
– А я, значит, был… без сознания, что ли?
– Да не то чтобы, – замялась Гермиона. – Ты кричал, и стонал, и… и вообще, – закончила она таким тоном, что Гарри стало совсем не по себе.
Что он тут вытворял? Выкрикивал заклятия, как Волан-де-Морт? Плакал, как младенец?
– Я еле сняла с тебя крестраж, – сказала Гермиона, явно стремясь переменить тему. – Он прямо-таки прилип к твоей груди. Там даже отметина осталась. Ты прости, мне пришлось применить заклинание ножниц, иначе не получалось его оторвать. Ещё и змея тебя укусила, но ранку я промыла, обработала бадьяном…