Гарри Поттер и его наследие (СИ)

Бессонная ночь, ярко светят звезды, а в белоснежных волосах возлюбленного заблудился лунный луч. Его лицо в тени, он крепко спит, чуть хмурясь во сне. Как бы ты хотел сцеловать с этого высокого лба все печали, забрать себе всю боль и тяжесть, подставить плечо. Но Малфои не принимают помощь. Они горды и независимы, у них нет слабостей. У них нет сердца. Не для тебя, Азам. Ты – лишь еще одна насмешка судьбы, расплата за не такие уж и многочисленные грехи сиятельного лорда, когда-то сделавшего неверный выбор.

По ночам так хорошо любоваться им, не смея прикоснуться, так радостно видеть, как утром он потягивается, словно сытый книззл, трет кулаком заспанные глаза, зевает… он так расслаблен и спокоен, пока реальность не обрушивается на него, придавливая к земле: он не один. Глаза, еще секунду назад подернутые сонной дымкой, моментально становятся холодны, как воды северного моря, рука сама тянется к палочке, и вот живописно растрепанные волосы уже лежат идеальной шелковой волной, поверх пижамы натягивается халат, а спина становится идеально прямой, как на приеме.

Что ты хотел, Азам? Ты тут чужой.

– – –

Боль… как же больно. Если бы не этот серебристый ручеек, омывающий сходящее с ума тело, то было бы совсем невмоготу. Кто я? Что происходит? Откуда этот опаляющий душу жар? Так хочется пить, а еще…

– Люсиус…

– Я здесь, здесь, – устало. – Борись, Адиль! Не смей подыхать, слышишь? Ты слышишь меня?

– Люсиус…

– Хочешь пить? Да открой же ты глаза! Мерлин, опять начинается.

– Отец!

– Драко, уйди немедленно!

– Андрес не хотел!

– Я знаю. Да уйди же ты! Адиль сожжет тебя и не заметит! И Северуса сюда не пускай. Уходите все.

– А ты?

– Я – последний, кому он навредит. Иди.

Тишина. Полностью выжженная комната, когда-то бывшая роскошной хозяйской спальней Малфой-мэнора. На полу, перемазанный в жирной копоти, бьется в беспамятстве Азам, разметав по грязному полу свои прекрасные мощные крылья. Агония длится уже сутки. И уже сутки тяжелая голова, объятая черным пламенем волос, лежит на коленях у сиятельного лорда Малфоя, который закрыл свое поместье ото всех, кроме сына и Снейпа. Ему нужно быть в Министерстве, иначе вся проделанная работа пойдет насмарку. Но он сидит посреди выжженной спальни, глотая бодрящие зелья, и ждет. Огонь потенциального любовника совсем не обжигает его. Люциус знает, что нужен здесь.

И он не уходит, снова и снова делясь магией с этим невозможным существом, слушая его тихие стоны и жалобное «Люсиус», снова и снова запуская руки в потрескивающие от магии волосы, окончательно превратившиеся в жидкий черный огонь.

Люциус ждет, потому что знает: уйди он сейчас, и несокрушимый, вечный джинн, сожжет сам себя, погибнет.

А роду Малфой совершенно невыгодно оставаться без его покровительства. Да и обещанную ночь Люциус собирался стребовать с незадачливого любовника, во что бы то ни стало.

– Не смей умирать, – в тысячный раз повторяет он. – Мне нужен мой сын, и ты его родишь.

Малфой еще много чего говорит в таком же духе, стараясь не обращать внимания на страх, сжимающий гулко бьющееся сердце, стоит подумать о том, что этот огненноволосый все-таки умрет.

Вот просто возьмет и сдохнет, спася одного сына Люциуса и отобрав еще нерожденного второго. А боль в сердце… кто же знает ее причины? Это просто страх.

Подождет и министерство, и сжимающий от бессилия кулаки Драко, и черный от постоянных допросов Снейп, мечущийся между авроратом, мэнором и Хогвартсом. Все они подождут, потому что мечущийся в агонии джинн – это то, на что он, Люциус Малфой, пусть и не вполне добровольно, променял свое размеренное благополучие. Нельзя допустить, чтобы все эти жертвы были напрасны. Род должен развиваться, и он, как его глава, сделает для этого все.

***

Потолок в Зале Приемов разверзся, и на черное зеркало мраморного пола в Замке Его Шестой Светлости упали трое: красноволосый ифрит, который тут же пружинисто вскочил и понесся через весь зал, чтобы, подпрыгнув, с радостным визгом оплести ногами талию надменного Первого Герцога, ждавшего их; высокий широкоплечий демон с ярко-оранжевыми волосами, спадающими до середины бедра, который, в свою очередь, помог подняться невероятно красивой… женщине, нежно прижимающей к груди какой-то окровавленный сверток.