Гарри Поттер и философский камень

В доме у Дурсли было четыре спальни: одна для дяди Вернона и тёти Петунии, одна для гостей (чаще всего — Маргариты, сестры дяди Вернона), в третьей спал Дадли, а ещё в одной он сваливал те свои игрушки, которые не помещались в его комнате. Для того, чтобы перенести весь свой скарб наверх, Гарри дважды ходить не пришлось. Он уселся на кровать и огляделся. Почти всё, что он видел, было так или иначе сломано. Видеокамера, которой не было и пары месяцев, валялась на полу, наполовину прикрывая самодвижущуюся модель танка, использованную Дадли один раз, чтобы переехать соседскую собаку. В углу стоял первый телевизор Дадли, проломленный его ногой, когда он узнал, что его любимую передачу больше не показывают. Рядом лежала большая клетка, оставшаяся от попугая, которого Дадли выменял в школе на всамделишное духовое ружьё. Ружьё было тут же, на полке — Дадли на него сел и погнул таким образом ствол. На других полках аккуратно стояли его книги. Среди общего разгрома они представляли собой образчик порядка, так как к ним никто никогда не притрагивался.

Снизу донёсся вой — это Дадли сиреной ревел на свою мать:

— А я не хочу, чтобы он там был! Мне нужна эта комната! Пусть он уходит!

Гарри вздохнул и растянулся на постели. Ещё вчера он многое дал бы, чтобы тут оказаться. Сегодня же он с гораздо большей радостью сидел бы у себя в чулане под лестницей с тем письмом, чем здесь, наверху — но без него.

На следующее утро за завтраком все были необычайно молчаливы. Дадли до сих пор не мог оправиться от пережитого потрясения. Он уже орал, бил отца Смельтинговой палкой, нарочно сделал так, что его стошнило, пнул свою мать, даже запустил своей черепахой в стеклянную крышу парника — и всё равно его комнату ему не отдали. Гарри всё вспоминал вчерашнее утро и не мог себе простить, что не догадался развернуть письмо прямо в прихожей. Дядя Вернон и тётя Петуния просто мрачно поглядывали друг на друга.

Когда пришла почта, дядя Вернон, который, похоже, старался теперь быть с Гарри полюбезнее, заставил пойти за ней Дадли. Дадли, надувшись, отправился к двери, походя задевая своей палкой за всё, что ему попадалось на глаза. Потом он крикнул:

— А вот и ещё одно! «Г. Поттеру, Самая Маленькая Спальня, Оградный проезд, дом 4…»

Дядя Вернон выпрыгнул из кресла с задавленным воплем и помчался по коридору. Гарри не отставал от него ни на шаг. Для того, чтобы отобрать у Дадли письмо, дядя Вернону пришлось повалить его на пол — задача вдвойне сложная, учитывая, что Гарри в это время висел у него на шее. После короткой борьбы (при которой всем порядком досталось Смельтинговой палкой) дядя Вернон распрямился — задыхаясь, но крепко держа письмо в руке.

— Марш к себе в чу… — то есть, в спальню! — просипел он в сторону Гарри. — Дадли, а ты… ты просто марш отсюда.

Гарри кругами ходил по своей новой комнате. Кто-то неизвестный узнал, что его переселили из чулана, и этот кто-то также знал, что первое письмо он не получил. Может быть, они попробуют ещё разок? Уж на этот раз Гарри устроил бы всё, как надо. У него в голове уже родился план.

Будильник, починенный накануне, прозвонил ровно в шесть. Гарри быстро хлопнул по нему и беззвучно оделся. Самое главное — никого не разбудить, повторял он про себя, спускаясь вниз. Света он нигде не зажигал. Он собирался выйти на угол Оградного проезда, подождать почтальона и забрать у него почту для дома 4 прямо там, на улице. С бешено бьющимся сердцем он пробирался через тёмную прихожую к парадной двери, как вдруг…

— А-а-а!

Гарри подскочил, как ужаленный; ему показалось, что вместо коврика он наступил на что-то большое и мягкое — и живое!

Наверху включился свет, и Гарри к своему ужасу обнаружил, что большое и мягкое оказалось дядиным лицом. Дядя Вернон лежал в спальном мешке прямо у двери, явно намереваясь воспрепятствовать в точности тому, что Гарри пытался осуществить. Он поорал на Гарри с полчасика, устал и велел ему пойти и заварить чаю. Гарри поплёлся на кухню, а когда он вернулся, почта уже пришла (она свалилась дяде Вернону прямо в руки). Гарри сумел разглядеть три конверта, подписанных зелёными чернилами.

— Я хочу… — начал он, но было поздно — дядя Вернон уже рвал письма в мелкие клочья, прямо у него на глазах.

На работу дядя Вернон в тот день не пошёл. Он остался дома и заколотил гвоздями щель для писем и газет.

— Понимаешь, — объяснял он тёте Петунии слегка неразборчиво, потому что держал полный рот гвоздей, — если они так и не смогут их доставить, то придётся им эту затею бросить.

— Знаешь, Вернон, я как-то не уверена, что это подействует.

— Э, Петуния, этот народец — они себе на уме, будь покойна. У них всё не так, как у нас с тобой, — отвечал дядя Вернон, пытаясь забить очередной гвоздь куском пирога, который тётя Петуния ему только что принесла.