Гарри Поттер и орден феникса

Думбльдор встал, прошел к черному шкафу возле шеста Янгуса. Наклонился, снял крючок и вытащил полую каменную чашу с выгравированными рунами по краям – ту самую, что показала Гарри, как его отец издевался над Злеем. Потом вернулся к столу, поставил дубльдум, поднес к виску палочку. Извлек из головы серебристую паутинку мысли, поместил в чашу. Сел за стол и задумчиво уставился на клубы воспоминаний в дубльдуме. Затем со вздохом легонько коснулся их кончиком волшебной палочки.

Над чашей встала фигура, укутанная в многочисленные шали, в очках, увеличивавших глаза до невероятных размеров. Она медленно вращалась, ногами стоя в чаше. Потом Сибилла Трелони заговорила – не как обычно, загадочно и загробно, а грубо, хрипло: Гарри такое однажды уже слышал.

– Грядет тот, кто одолеет Черного Лорда… рожденный на исходе седьмого месяца трижды бросавшими ему вызов… Черный Лорд отметит его равным себе… однако ему дарована сила, коя неведома Черному Лорду… и один умрет от руки другого, ибо выжить суждено лишь одному… тот, кто одолеет Черного Лорда, родится на исходе седьмого месяца…

И Трелони вновь тихо утонула в серебристых клубах.

В кабинете стояло гробовое молчание. Ни профессор Думбльдор, ни Гарри, ни портреты не издавали ни звука. Даже Янгус затих.

– Профессор Думбльдор? – еле слышно позвал Гарри: Думбльдор, не отрывая глаз от дубльдума, погрузился в глубокие раздумья. – Это… это значит… что это значит?

– Это значит, – ответил Думбльдор, – что примерно шестнадцать лет назад, в конце июля, родился некто, у кого есть шанс убить лорда Вольдеморта. А до этого родители мальчика трижды бросали Вольдеморту вызов.

Гарри показалось, что над его головой вот-вот сомкнется черная пучина. Снова стало трудно дышать.

– То есть это… я?

Думбльдор внимательно посмотрел на него сквозь очки.

– Знаешь, что странно, Гарри, – очень тихо заговорил он. – Пророчество Сибиллы могло касаться вовсе не тебя. В том году в конце июля родилось двое детей. У обоих родители были членами Ордена Феникса и трижды чудом избежали гибели от рук Вольдеморта. Один из мальчиков, разумеется, ты. Второй – Невилл Лонгботтом.

– Но тогда… почему на пророчестве мое имя, а не Невилла?

– Официальную запись изменили после нападения на тебя Вольдеморта, – пояснил Думбльдор. – Хранителю Зала Пророчеств дело показалось очевидным. Он был уверен: Вольдеморт хотел убить именно тебя, потому что твердо знал, о ком говорится в пророчестве.

– То есть… это могу быть и не я? – спросил Гарри.

– Боюсь, теперь уже нет сомнений, что это ты, – проговорил Думбльдор. Было видно, что каждое слово дается ему с огромным трудом.

– Но вы говорите… Невилл тоже родился в конце июля… и его мама с папой…

– Ты забываешь о второй части пророчества… То, что этого мальчика Вольдеморт сам отметит равным себе. Он это сделал, Гарри. Он выбрал тебя, а не Невилла, и отметил шрамом, который стал и твоим благословением, и твоим проклятием.

– Но он мог выбрать не того! – воскликнул Гарри. – Может, он ошибся!

– Он выбрал ребенка, который, по его мнению, представлял бóльшую опасность, – сказал Думбльдор. – Кстати, заметь: он выбрал не чистокровного колдуна – а только такие, в соответствии с его воззрениями, достойны существовать в нашем мире. Вольдеморт выбрал полукровку, такого же, как он сам. Еще не зная тебя, он видел в тебе себя. Но не убил, а лишь отметил шрамом, подарил тебе силу, будущее. И ты не один, но уже четыре раза ускользал от него – а это не удалось ни твоим родителям, ни родителям Невилла.

– Но зачем он так сделал? – спросил Гарри. Все его тело онемело, заледенело. – Зачем было убивать меня тогда? Надо было подождать, когда мы с Невиллом станем постарше, и посмотреть, кто опаснее, его и убить…

– Пожалуй, с практической точки зрения это разумнее, – согласился Думбльдор, – но Вольдеморт знал о пророчестве не все. В гостинице при «Башке борова», которая глянулась Сибилле Трелони дешевизной, всегда проживала более, скажем так, занятная клиентура, чем в «Трех метлах». В чем ты и твои друзья, да и я сам тоже, убедились ценою больших неприятностей. Я, разумеется, отдавал себе отчет, что это не место для приватной беседы. Но, назначая там встречу с Сибиллой Трелони, я никак не предполагал, что услышу нечто достойное постороннего внимания. Моей – нашей – единственной удачей было то, что в самом начале пророчества подслушивающего обнаружили и вышвырнули вон из гостиницы.

– То есть он слышал только?..