На следующее утро они собрали палатку и двинулись дальше под унылым дождем. Ливень преследовал их до самого побережья, где они натянули палатку на эту ночь, и продолжался всю неделю, орошая мокрые ландшафты, казавшиеся Гарри холодными и унылыми. Он был в состоянии думать исключительно о Реликвиях Смерти. Это было словно пламя, горящее внутри него, и ничто, ни упрямое неверие Гермионы, ни постоянные сомнения Рона — ничто не могло это пламя затушить. И все же, чем сильнее стремление к Реликвиям горело в нем, тем менее радостным он становился. Он винил в этом Рона и Гермиону: их упорное безразличие действовало угнетающе на его настроение в не меньшей степени, чем беспощадный дождь; но ничто не могло поколебать его решительности, остававшейся абсолютной. Вера Гарри и его стремление к Реликвиям поглотили его настолько, что он чувствовал себя изолированным от Рона с Гермионой и от их одержимости Хоркруксами.
— Одержимость? — переспросила Гермиона тихо, но с яростью в голосе как-то вечером, когда Гарри был слишком неосторожен и употребил это слово, после того как Гермиона отчитала его за отсутствие интереса к поиску новых Хоркруксов. — Не мы здесь одержимы, Гарри!
Но Гарри оставался непрошибаем для завуалированной критики. Дамблдор оставил знак Реликвий для того, чтобы Гермиона его расшифровала, и еще, Гарри по-прежнему был в этом убежден, он оставил Воскрешающий камень, спрятав его в золотом снитче.
— «
— Мне казалось, мы предположительно сражаемся против Сам-Знаешь-Кого? — отбрила Гермиона, и Гарри от нее отстал.
Даже загадка серебряной оленухи, на обсуждении которой настаивали Рон с Гермионой, теперь казалась Гарри не столь важной — так, слабоинтересное побочное событие. Единственное, что, помимо Реликвий, имело для него значение — то, что его шрам вновь начал болеть; но он изо всех сил старался скрыть это от своих спутников. Гарри искал одиночества всякий раз, когда это происходило, но то, что он видел, его разочаровывало. Видения, которые он делил с Волдемортом, изменились качественно; они стали размытыми, дерганными, словно то входили в фокус, то выходили из него. Гарри удавалось лишь разобрать неопределенные очертания предмета, похожего на череп, и что-то вроде горы, казавшейся больше тенью, чем материей. Привыкший к образам, четким, как реальность, Гарри был сбит с толку этим изменением. Он опасался, что связь между ним и Волдемортом была повреждена, та самая связь, которую он одновременно боялся и, что бы он ни говорил Гермионе, ценил. Каким-то образом Гарри связал эти неудачные, расплывчатые образы с уничтожением его волшебной палочки, словно это терновая палочка была виновата в том, что он не мог видеть мыслей Волдеморта так же четко, как раньше.
По мере того, как неделя сменяла неделю, Гарри не мог не замечать, даже сквозь свое искусственное уединение, что Рон постепенно брал бразды правления. Возможно, он упорно старался искупить свой уход от них, а может быть, гаррина вялость подстегнула его дремавшие лидерские качества — но именно Рон теперь подбадривал своих спутников и подстегивал их к действиям.
— Осталось три Хоркрукса, — постоянно повторял он. — Нам нужен план действий, давайте же! Где мы еще не смотрели? Давайте еще разок пройдемся. Приют…
Диагон Аллея, Хогвартс, дом Риддлов, Борджин и Беркс, Албания, все места, где, как им было известно, Том Риддл когда-либо жил или работал, навещал или убивал в них, Рон и Гермиона перебирали вновь и вновь; Гарри присоединялся к ним только чтобы Гермиона переставала его донимать. Он был бы счастлив посидеть в одиночестве и в тишине, пытаясь читать мысли Волдеморта, пытаясь узнать что-нибудь о Старшей палочке, но Рон настаивал на посещении все более невероятных мест, просто для того, не сомневался Гарри, чтобы продолжить двигаться.
— Никогда не знаешь, — было теперь постоянным рефреном Рона. — Верхний Флагли — это волшебная деревня, вдруг он хотел там жить. Давайте пойдем туда, пошаримся вокруг.
В этих частых вылазках на волшебную территорию они время от времени обнаруживали Хватчиков.
— Некоторые из них, сдается мне, не лучше Упивающихся Смертью, — сказал Рон. — Та компания, которая поймала меня — это были слабаки, но Билл считает, что некоторые из них реально опасны. На «Поттервахте»[83]
сказали…— На чем? — переспросил Гарри.
— «Поттервахта», я разве не говорил тебе, что так она называется? Программа, которую я все пытаюсь поймать по радио, единственная, которая рассказывает правду о том, что происходит! Почти все программы повторяют линию Сам-Знаешь-Кого — все, кроме «Поттервахты». Я очень хочу, чтобы ты ее послушал, только настроиться на нее трудно…