Гарсиа Маркес

В зале присутствовали 1700 человек, из них 300 колумбийцев. Справа от сцены, украшенной жёлтыми цветами, располагалась королевская фамилия — сам король Карл XVI Густав, его жена Сильвия, урождённая Соммерлат, дочка бразильянки Алис де Толедо (королевская тёща, по мнению Карин Лиден, тоже сыграла свою роль в том, что на Латинскую Америку в 1982 году Нобелевский комитет обратил внимание), принцесса Лилиан и принц Бертил. Слева — лауреаты в области медицины, физики, химии, экономики… Лауреат в области литературы Гарсиа Маркес в своём белоснежном ликилики резко выделялся. (Он облачился в ликилики «в память о деде-полковнике», но, по словам почтенного дона Гомеса Авилеса, дружившего с полковником Маркесом, тот «ни за что бы не появился на церемонии в ликилики, это — фантазии Габито».)

«Габриель Гарсиа Маркес!» — объявили. Под «Интермеццо» Бартока, выбранное им самим (лауреатам предоставляется право выбора музыкального сопровождения), Маркес встал, положил жёлтую розу, которую держал в руке, на своё кресло и пошёл — не слишком уверенно, так, что и Мерседес, и Карин молились про себя и держали пальцы скрещёнными, чтобы он не споткнулся и не растянулся на полу перед королём и миром.

— Когда наш король прикреплял ему на грудь лауреатскую медаль и пожимал руку, — вспоминала Карин в стокгольмском «Погребке ратуши», где мы с ней заказали «нобелевское меню» (филе из оленины, форель, шампанское, херес — около двухсот долларов на человека), — выглядел Маркес в ликилики, как чаплиновский персонаж. Но аплодисменты ему длились дольше, чем другим, — не менее трёх минут! Даже здравицы доносились из зала — неслыханное дело для нобелевской церемонии, видимо, земляки-колумбийцы не могли сдержаться, хорошо, что пальбу не открыли!.. А затем был банкет в Голубом зале городской ратуши. Естественно, форма одежды — фраки и вечерние платья, никаких исключений ни для кого не было за многие десятилетия. В разработке меню принимают участие повара этого «Погребка» и кулинары, когда-либо получавшие звание «Повар года». В 1982 году меню готовил главный шеф-повар Швеции Йон Йоханссен. Загодя, ещё в сентябре три варианта меню дегустируются членами Нобелевского комитета, которые решают, что будет подаваться «к столу Нобеля». Известен только десерт — шербет с миндалём и бананами. Для банкета используются сервиз и скатерти со специально разработанным дизайном, с портретом Нобеля. Посуда ручной работы: по краю тарелки проходит полоса из трёх цветов шведского ампира — синий, зелёный и золото. Столы расставляют с математической точностью, зал украшают двадцать три тысячи цветов, присылаемых из Сан-Ремо. Движения официантов прохронометрированы. Во время ужина звучит музыка — приглашаются очень именитые музыканты, в их числе был ваш Ростропович. Завершается банкет выносом мороженого, увенчанного, как короной, шоколадной монограммой-вензелем «N».

— Маркес курил огромную сигару, подаренную ему накануне в Гаване «капитаном пиратов», как называли Фиделя, — рассказывала Карин. — Сигара была столь характерного абриса, длинна и толста, так раздувалась и вспыхивала пепельной головкой, когда Маркес с видом истинного мачо глубоко затягивался, что вызывала двусмысленные улыбки у дам, которые все сплошь были в декольте и бриллиантах. Каждый лауреат должен был произнести трёхминутную речь в виде тоста. Первым выступил Маркес — он говорил о поэзии как «наиболее убедительном доказательстве существования человека на земле», о любви и вечности… Его тост понравился больше, чем сумбурная речь об одиночестве Латинской Америки, я потом узнала, что этот тост написал ему друг Мутис, знающий толк в великосветских приёмах. Двое из лауреатов попросили надписать им на память «Сто лет одиночества», принеся книги с собой, — а этого, как сказал мне старейший нобелевский церемониймейстер, не случалось прежде ни с одним писателем за всю нобелевскую историю. Затем по знаку короля все присутствующие переместились в Большой Золотой зал для танцев. Там исполнялись вальс, фокстроты, румбы. По просьбе Габо повторяли: «Besame, besame mucho, como si fuera esta noche la ultima vez» («Целуй, целуй меня так, будто в последний раз»).

Глава четвёртая

БОЛИВАРИАНА

Отпраздновав Рождество в Барселоне, навестив премьер-министра Испании («выглядит Филиппе так и с таким задором рассуждает, что больше походит на студента», — написал Маркес в своей еженедельной газетной колонке, которую вёл с железной дисциплиной), лауреат Нобелевской премии вылетел в Гавану. На пресс-конференции в «Каса де лас Америкас» он подробно рассказал о том, как всё было в Стокгольме, как принимали его речь о Латинской Америке, его высказывания о Кубе. Признался, что в Стокгольме ему не хватало кубинских друзей, а теперь у него появилось множество планов, связанных с литературой и особенно кинематографией Острова Свободы.

Минерва Мирабаль, часто тогда в Гаване встречавшаяся с Маркесом, рассказала мне, что Габо долго не мог «очухаться от ошеломившего Нобеля».