Гастарбайтер

Район Ленинградской площади, проблемное место практически в любое время суток и машины медленно тянулись по проспекту Гагарина. Впереди ехал «МАЗ» – длинномер, тормозя и без того медленное движение. Лысый нырнул в свободное пространство на соседней полосе перед оказавшейся сзади «Шкодой», два раза мигнув габаритными огнями. Но «Октавия» извинений не приняла. Протестующее взвизгнули шины и, приблизившись к ним вплотную водитель, парень лет двадцати, с силой ударил в поднятое переднее боковое стекло. Женька инстинктивно пригнулся, удивлённо посмотрев вначале на удаляющуюся иномарку, затем на Лысого. Тот молчал, глядя в след нахамившей «Шкоде». Его большая бритая голова внезапно покраснела, а на скулах заиграли желваки. Тоном, не предвещающим хорошего, он тихо произнёс: – Ну, я же извинился.

Петляя между машинами «девятка» рванула вперёд; на загруженной дороге преимущество в скорости теряло смысл, тем более что водитель «Октавии» опасался ударить новое авто. Для Лысого сомнений не существовало! Он пронёсся на красный свет сквозь Ленинградскую площадь, вылетев на проспект Воссоединения. Женя вцепился руками в ручку над сидением, думая, что лучше бы он поехал на трамвае. «Шкода» съехала на параллельную проспекту улицу, надеясь затеряться в поворотах; машины неслись друг, за другом разрезая горячий воздух обтекаемыми телами. Иномарка свернула на Тампере, проскочив её, рванула по Шлихтера. У линии железных гаражей нырнула в переулок и ехавший следом Лысый процедил: – Вот лохи, там нет проезда.

Он перегородил дорогу своей машиной и, достав пистолет, вышел, бросив Жене: – Пошли.

Эта ведущая к полотну железной дороги улочка была перегорожена бетонным блоком, и проехать по ней можно было разве что на танке. «Шкода» настороженно притихла, выключив музыку её пассажиры, два парня и две девчонки на заднем сидении, достав мобилки, быстро набирали номера. Лысый подошёл к ним, сказав водителю сквозь закрытое окно:

– Слышь ты, урод. Раз купил на родительские деньги иномарку, насажал шлюх в салон, значит можно людям стёкла бить? Ведь мы же перед тобой извинились. Если б я на «Мерсе» ехал, ты бы так не поступил. Выходи, побазарим! – кричал он, размахивая пистолетом. Но водитель отрицательно покачал головой, что-то говоря в трубку. Внезапная мысль привела почти успокоившегося Лысого в новое возбуждение. Повернувшись спиной к пленённой «Октавии», мигая лазом – Подыграй! – он протянул Жене пистолет.

– Если выйдут, стреляй!

Ни в кого тот стрелять не собирался, но на всякий случай сделал страшное лицо. По крайней мере, он надеялся, что оно выглядит именно так. Достав детородный орган, Лысый стал мочиться на водительскую дверь, стараясь попасть в окно. Раскрыв рты пассажиры, молча, смотрели, как тугая струя бьёт в стекло и брызги, сверкая в солнечных лучах, разлетаются в разные стороны. Нестандартность ситуации привела их в ступор. Закончив экзекуцию, с довольным видом счастливого человека приятель пошёл к своей машине.

– Слушай, Жека, а ты писать не хочешь? Или какать? – вдруг спросил он с надеждой, заводя мотор.

– Нет.

– Жа-а-аль, – протянул Лысый разочаровано и процедил сквозь зубы: – Нужно было им ещё на капот насрать. Маж-жоры.

***

Вернувшись на проспект, он отвёз Женьку к Беспалому; во время дороги парни молчали, думая о своём. К двум категориям граждан Лысый относился резко отрицательно – к жидам и мажорам.

Антисемитизм Женькиного приятеля не был ярко выражен, он лишь знал для себя, что сионистский заговор существует! Среди его знакомых было немало сынов Израилиивых , Лысый считал их вполне нормальными людьми, но в порыве дурного настроения, мог сказать с многозначительной недоговоркой: – Мой дедушка, таких как ты…

Отец его рос в детдоме глухого райцентра Черкасской области, а мать была дочерью воспитателя и родители с детства знали друг друга. Окончив ремеслуху, они уехали в Киев, где и расписались. Первые лет десять отец с матерью мотались по семейным общагам, а потом им дали двухкомнатную квартиру в только что построенном доме, возле недавно открытой станции метро «Пионерская». Деда с бабкой по отцу Лысый не знал, от них осталось лишь передававшееся шёпотом семейное предание, пресловутый скелет в шкафу.