Гастроли Жигана

– Да он не один, там у них человек пятнадцать-двадцать, – ответил тот, что ударил Макеева в затылок. – Все спецназовцы бывшие, оружие самое новое и вообще какое хочешь. И денег немеряно. Чего бы с бандюгами не повоевать! А тут с одним пугачом и на зайца, и на медведя! Утина самого бы сунуть в патруль на пару недель, понял бы, как по ночной Москве шататься с одним пистолетом!

– Хватит гнать, лейтенант, – возразил третий из них. – Сам слышал в кабинете у генерала – их всего двое. Панфилов, которого по всей Москве днем и ночью ищут, и вот этот толстяк.

Фразы уже начали пробиваться в сознание понемногу приходящего в себя Макеева.

«Костю ищут, сволочи! – подумал он. – Откуда они узнали его настоящее имя? Впрочем, я же тоже узнал! Судя по виду, эти ребята не бандиты и не менты! Скорее всего ФСБ… Надо Костю предупредить! Выйдет из дома – тоже нарвется!»

Макеев вдруг сообразил, что в правой руке у него зажат пистолет. Осторожно ощупав его пальцами, он убедился, что обойма на месте и предохранитель снят. Все! Можно было действовать. Если напасть неожиданно, он успеет убить всех троих.

– А чего это ты в кабинете генерала ошивался? – подозрительно спросил тот, что стоял наверху. – Или у вас с Утиным дела секретные, интимные?

– Пошел ты! – огрызнулся тот в ответ.

«Пора! – подумал Макеев. – Первым будет тот, что сверху. Он вроде бы поопытней».

Макеев дернулся, подпрыгнул всем телом над ступеньками и успел в то же мгновение вытащить из-под себя руку.

Стоявший наверху вздрогнул и согнулся. Пистолет в его руке молчал.

Макеев уже развернул руку, чтобы серией из двух выстрелов поразить оставшихся противников, но в это мгновение те открыли беспорядочную стрельбу.

Макеев чувствовал, как пули входят в его тело. Две попали в спину, одна – в ногу, и он успел все-таки нажать на курок, но только один раз.

Один из стрелявших откинулся к стене и схватился за грудь, но второй выстрелил еще раз, прямо в висок повернувшемуся на бок Макееву.

В подъезде наступила тишина, слышно было, как скребет грудь сползший на пол по стене раненый лейтенант. Пахло гарью от выстрелов.

Оперативник, что остался невредимым, медленно вытер тыльной стороной ладони лоб и произнес дрожащим от напряжения голосом:

– Тварь…

Он посмотрел на раненого у стены, потом поднялся наверх и перевернул того, что лежал на верхних ступеньках. Пульс у него на шее не прощупывался.

– Тварь! – повторил оперативник и принялся шарить по карманам, разыскивая телефон.

* * *

Панфилов ждал Макеева с упорством человека, не желавшего верить в то, что люди смертны.

Макеев ушел, ничего не сказав, не сообщив, куда и зачем он направился, и Панфилов даже представить не мог, куда могло занести его напарника.

Он не хотел верить в то, что вновь остался один. Отбрасывал эту мысль и придумывал самые невероятные причины, объясняющие отсутствие Макеева. Вплоть до того, что тот напоролся в какой-нибудь забегаловке и отсыпается теперь где-нибудь под забором.

Впрочем, он понимал, что все это чушь и не станет Макеев пить ни в какой забегаловке, когда на них идет самая настоящая охота.

На вторые сутки Панфилов понял, что Макеев не придет никогда. Потому, что если бы он мог, то уже появился бы, позвонил, сообщил о себе.

Панфилов сидел на стуле, низко склонив голову и зажав ее между ладонями. Ни о чем думать он больше не хотел и не мог. Даже о том, как ему жить дальше.

И тем не менее именно этот вопрос постоянно всплывал у него в голове и выводил его из оцепенения.

Они вновь ошиблись. Теперь ошибка была общей. И Макеев наверняка заплатил за эту ошибку жизнью. Он не допустит, чтобы его взяли живым, слишком много за ними числится, чтобы питать иллюзии по поводу дальнейших перспектив. Чем дожидаться расстрела без суда в камере, лучше форсировать это событие.

В Константине боролись два противоположных желания. Одно из них заключалось в том, чтобы выйти на улицу и, увидев обращенный на тебя пристальный взгляд, выхватить пистолет и стрелять до тех пор, пока хватит патронов в обойме.

Но надолго их, конечно, не хватит. Потом раздадутся ответные выстрелы, и на этом все закончится…

Стоит ли?

Панфилов не мог сказать про себя, что он очень хочет жить и стремится сохранить свою жизнь во что бы то ни стало. Просто мысль о смерти никогда не присутствовала в его мозгу. Он и представить не мог такой ситуации, чтобы сам себя мог убить, или, спровоцировав кого-то, подставился сам под выстрел.

Он жил просто потому, что не умел быть мертвым. Почему человек дышит? Как ответить на этот вопрос? Потому же Панфилов жил. Жил потому, что был живым человеком.

И как бы ему ни хотелось отомстить за Сашку Макеева, он не вышел на улицу и не открыл стрельбу, которая непременно закончилась бы его смертью.

Он просидел в квартире еще сутки. Просидел без движения, даже не курил, поскольку руки его словно окаменели, и он не мог заставить себя поднять их и протянуть к столу, на котором лежали сигареты.