Газета День Литературы # 65 (2002 1)

Совсем иной — Борис Екимов. Может быть, самый последний реалист и летописец нашей русской деревни. Его "Пиночет", так тщательно скрываемый оракулами литературного процесса, — это истинно последняя земная зримая надежда нашей деревни. Эту повесть надо изучать всему нашему агрокомплексу. Так же, как военных я бы обязал читать Проханова и Раша. Но Раш — публицист, и я не буду потрафлять своим слабостям. Последую дальше в подсчете реальных и зримых вершин современной русской прозы. "Пиночет", как абрамовские "Пряслины", взят из самого нерва российской жизни.

По контрасту завершу первую пятерку странным метафизическим, пугающим романом истового поклонника подпольной России Юрия Мамлеева "Блуждающее время". Это пример того, как можно заглядывать и в бездну, если любишь свою страну и свой народ. Любовь вытянет из трясины блужданий. Заставит поверить в мамлеевского народного человечка. И не поверить во вроде бы сходных, но холодных страшилок Татьяны Толстой. Всегда в конечном итоге важна точка отсчета. А она у Юрия Мамлеева была и есть.

Продолжая погружаться в ужасы современного бытия, приближусь и к "Ужасу в городе" Анатолия Афанасьева.

Анатолий Афанасьев изображает какие-то жуткие гримасы жизни. Он не верит ничему в этой новой действительности и свой ужас передает читателю. Впрочем, он не одинок. Прочел недавно в "Новом мире" признание одного интеллектуала, что он ничего сейчас не читает, кроме Анатолия Афанасьева и Сергея Алексеева. Достали, видно, до печенок. Никто уже и не вспомнит, что когда-то Афанасьев писал прелестные сентиментальные, подправленные тонкой иронией повести о любви последних советских романтиков. Нет, он не просто сменил жанр. Он сам изменился, разуверился. И кроме изобретательных проклятий новым русским, которых он с удовольствием поджаривает на всех адовых сковородках на своей писательской кухне, он ничего другого пока писать не желает. Эти новые города и новых героев он осознанно заполняет ужасом.

В отличие от Анатолия Афанасьева седьмой в моей десятке лидеров последних лет, Эдуард Лимонов, ничего не изобретает и не мудрит над сюжетом. Он пишет прозу прямого действия. Как будто бомбы бросает. Впрочем, лимоновская проза прямого действия — это и Алина Лебедева, исхлеставшая цветами британского принца, и молодые нацболы, водрузившие свой флаг над Ригой, это и русские протесты в Севастополе и Казахстане. И все же кроме своего революционного непрерывного хеппенинга Лимонов все последние годы непрерывно пишет. А в тюрьме накатал уже целых три книги. Лимонов — это человек с fighting instinct несломленного воина. Таких в нынешней России явно не хватает. Он и пишет о подобных отмороженных героях, будь то капитан Драган, сербский боевик Аркан, приднестровский Костенко или же, на худой конец, Анатолий Быков. Только не обыватель с перебитым позвоночником, пресмыкающийся перед властями. Его "Книга мертвых", "Охота на Быкова" или еще не изданные "Священные монстры" помогают выжить неразуверившимся молодым русским, даже если те сами и не вовлечены ни в какие лимоновские действия… А все же красив жест молодого писателя Сергея Шаргунова, отдавшего свою либеральную премию из рук Эдварда Радзинского и компании на дело Эдуарда Лимонова. Это тоже его проза прямого действия.

Опять по контрасту с предыдущим героем следующим назову лефортовского сидельца иных лет Леонида Бородина. Кстати, тоже несомненно обладающего тем же самым fighting instinct, но пишущего прозу осознанно традиционную. Правда, всегда умело меняя сюжеты, жанры и самих героев. Здесь и романтическая сказка "Год чуда и печали", и типичный роман из прозы сорокалетних об амбивалентных героях "Расставание", и развивающая традиции деревенской прозы "Третья правда". Вот уж кто никогда не зацикливался на своих лагерных страданиях, так это Леонид Бородин. Посвятил лагерю лишь одну повесть "Правила игры", но и в ней лагерь лишь повод для крепкого сюжета… Его последняя повесть о старшине Нефедове не привлекла ничьего критического внимания, может быть, потому что, как ни парадоксально, из всей новейшей литературы — наиболее советская. Антисоветчик пишет радостную, оптимистическую советскую повесть. Может быть, ему самому хотелось отдохнуть от нынешнего безверия? И времена-то в повести самые крутые, сталинские. И события довольно трагические, а вот ощущения и от героев, и от природы сибирской, и от самого стиля писательского самые светлые. Кинофильм бы снять "О любви, подвигах и преступлениях старшины Нефедова", и обязательно с той доброй концовкой, что есть у Бородина.