Газета "Своими Именами" №1-2 от 01.01.2013

Отменно преуспевал в этом деле Григорий Бакланов. Вот у него лейтенант едет с фронта на побывку домой. Разговаривает у окна вагона с милой незнакомой девушкой, которая ему, видимо, нравится, кажется, зарождается чувство. Всё очень трогательно. Но вдруг девушка видит: по белому подворотничку лейтенанта ползёт крупная вошь. Без этого такие мастера искусства не могут. Вот и в фильме «Жизнь и судьба». Далеко немолодой Штрум влюбился в молодую жену друга (как это не раз бывало у самого Гроссмана, даже уводившего жён у друзей и соседей). Мы только что видели любовную сцену с объятьями и поцелуями. Но вот Штрум пришёл домой и любящая жена спрашивает: «Виктор, ты принял слабительное?» Влюбленный старичок страдает запорами. Любовь – это жизнь, запоры – судьба.

В. Кожемяко, рецензент «Правды», первой откликнувшейся на фильм «Жизнь и судьба», верит режиссёру, что «он учится на лучших образцах советского кино о войне, и эта школа здесь чувствуется». В чём? И сам режиссёр говорил, что во время работы над фильмом просматривал кинохронику военных лет, советские фильмы о войне, увешал всю студию фронтовыми фотографиями и т.д. Так в какой хронике, в каком фильме, на какой фотографии или живописной картине видел он хотя бы такие чёртоподобные рожи солдат – грязные, размалёванные, расписанные и перепачканные то ли сажей, то ли гуталином? Разумеется, на фронте, в боевой обстановке немало возможностей угвоздаться и лицом и одеждой, но в фильме это даётся так обильно и назойливо, так демонстративно и декоративно, по выражению поэта, «так-то несъедобно, что в голос хочется завыть». 

С. Урсуляк восторгается Володарским - его «мастерством, талантом и умением структурировать»! Да, структурировал он ловко. И режиссёр семенит за сценаристом, порой до смешного старательно. На обложке его романа «Штрафбат» - главный герой и романа, и фильма. У него безумные глаза, отрешенный взгляд и весь он – и лицо, и гимнастёрка, и руки – размалёван грязью и кровью, которая едва ли не капает с пальцев. Вот это и усвоил Урсуляк, этому и научился.

Но ведь сразу же видно, художник, что всё это нарочито, убого, примитивно, всё придумано с целью дать как можно больше грязи во всём, везде и через это показать нам «настоящую войну». Да вы же не имеете о ней никакого представления. Мечутся по экрану какие-то трубочисты, стреляют, орут, падают убитыми, а мне до этого нет никакого дела: я их не знаю.

А человеку присуще стремление к чистоте как нравственной, так и физической, особенно – к чистоте лица. И если ты хоть в мирной жизни, хоть на фронте перепачкал чем-то свой лик, тебе всегда скажут даже посторонние: «Утрись, мурло!» И ты утрёшься хотя бы рукавом. Твардовский, побывавший и на Финской, писал:

Шумным хлопом рукавичным,

Топотнёй по целине

Спозаранку день обычный

Начинался на войне.

Чуть вился дымок несмелый,

Оживал костер с трудом,

В закоптелый бак гремела

Из ведра вода со льдом.

Утомлённые ночлегом,

Шли бойцы из всех берлог

Греться бегом, мыться снегом,

Снегом жестким, как песок.

А тут даже в ноябре, уже кругом снег, но всё те же маскарадные размалёванные рожи. Мало того, раза два-три  мы видим, как кто-то всласть умывается, фыркая и разбрызгивая воду, а комиссар Крымов даже ванну принимает в бочке. Значит, есть и вода, и снег, но это не меняет общей картины: солдаты всё равно чёртоподобны. Одно это не позволяет мне верить в так называемые батальные сцены и отвращает от художественной беспомощности как от фальши. Даже немцы, сожрав в окружении всех лошадей, собак и кошек, не имели таких рож.