Где болит? Что интерн делал дальше

Но потом я сделал глубокий вдох. Если Рейчел не продаст Тамми наркотики, она купит их у другого дилера. Я был зол на Рейчел, но, возможно, она злилась на себя гораздо сильнее. Никто не хотел бы такой жизни, как у нее, и она это понимала. Никто из наркозависимых не хотел той жизни, которую сам для себя создал. Это я знал точно.

И тут наше заключение подошло к резкому и неожиданному завершению.

– Так, – заявила Джой, – уже пять часов.

Она поднялась со стула.

– У меня на вечер запись к парикмахеру, и пропускать я не собираюсь.

С этими словами, к нашему изумлению и ужасу, она шагнула к двери и отперла ее.

– Нет! – закричала Эми.

Джой даже не оглянулась.

– Трус умирает много раз до смерти, а смелый смерть один лишь раз вкушает, – завопил Брюс, снова становясь собой, и вскочил на ноги.

– «Юлий Цезарь», акт второй, сцена вторая, – сообщил он нам через плечо, устремляясь к двери.

Мы все вскочили со стульев и высунули головы в дверь, чтобы посмотреть, что творится в коридоре. Я выглянул ровно в тот момент, когда Джой одним плавным, идеально точным захватом свалила Джорджию на пол и села на нее сверху. Джорджия была настолько потрясена, что просто лежала, часто моргая. Брюс метнулся мимо них к выходу, и через пару секунд полицейские вошли в коридор.

– Ну-ка, не стойте столбом, – заявила им Джой. – У меня есть дела поинтересней, чем служить тут пресс-папье.

Полицейские надели на Джорджию наручники и подняли ее с пола.

– Почему же ты сразу так не сделала? – спросила Эми.

Джой пожала плечами.

– Тогда пришлось бы снова работать, – ответила она. А потом воскликнула, – Ах ты, господи!

Лицо у нее перекосилось.

– Что? Что такое? – заволновалась Эми.

– Ноготь сломала! – провозгласила Джой, воздев в воздух палец.

Наверное, сейчас пойдет жаловаться на маникюршу, – подумал я.

Все спешно покинули клинику, но у меня было еще кое-что на уме. Точнее, на теле. И даже много чего. Я заскочил в процедурный кабинет, нашел мазь от вшей и бросился в душевую, чтобы скорей в нее нырнуть. Пахла она отвратительно, но меня это нисколько не волновало.

– Сдохните! Сдохните! – вопил я, растирая мазь по всему телу.

– Вы не поверите, что со мной сегодня случилось, – сказал я, входя в двери.

В доме стояла тишина.

– Эй! Есть тут кто-нибудь? – позвал я.

До меня донесся какой-то шум из кухни; войдя, я обнаружил там Руби, которая сидела одна в полной темноте.

– Что ты тут делаешь? Почему не включаешь свет? – спросил я, нажимая на выключатель.

Руби зажимала голову руками; помедлив мгновение, она подняла глаза. Лицо ее было красным и опухшим от слез.

– Что случилось, – перепугался я, – что с тобой?

Я, похоже, застал ее врасплох, потому что Руби постаралась быстренько собраться.

– Мне казалось, ты сегодня вечером должен был опять ехать к бабушке, проверить, как у нее дела, – сказала она, вытирая глаза салфеткой.

– Да, но пришлось задержаться на работе, так что поеду с утра. Но с тобой-то что такое?

Руби тяжело вздохнула.

– Да ничего. Просто такая вот я дура.

Она прикурила сигарету и глубоко затянулась.

– А Флора где? – спросил я.

– На дежурстве. Я не знала, что ты сегодня вернешься. Сидела здесь и думала…

– Надо было позвонить мне, если ты расстроилась. А теперь давай, расскажи, в чем дело, – сказал я, садясь с ней рядом.

– Я просто… – начала Руби, не зная, как выразить свою мысль. – Мне иногда кажется, что лучше нам ни во что не вмешиваться.

– Слушай, если ты про попугайчика Флоры, который вылетел в окно, так никто тебя не винит. Да и вообще, с тех пор 100 лет прошло. Она давно про него забыла, и он наверняка прекрасно устроился где-нибудь в парке.

На самом деле я не был в этом так уверен и подозревал, что он, скорее всего, встретился с неумолимым роком в лице соседского кота.

Руби покачала головой.

– Конечно же, я не об этом.

Она поерзала на стуле.

– Иногда мне кажется, что мы приносим больше вреда, чем пользы – я имею в виду врачей. Мы вмешиваемся в ход событий и меняем его, но он все равно нам не подчиняется, понимаешь?

Она поднесла сигарету ко рту, но так и застыла, держа ее в руке, задумавшись.

– Я сегодня пошла проведать того парня, помнишь, Джоэля, на которого напали с ножом.

История о том, как она спасла парнишке жизнь, вскрыв ему грудную клетку, быстро распространилась: теперь Руби была своего рода знаменитостью в медицинских кругах, почти как доктор Хилари Джонс.

– Я знала, что не стоит мне идти. Знала, что совершаю ошибку. В травматологической хирургии всегда так – ты стабилизируешь пациента, спасаешь ему жизнь и стараешься не смотреть назад.

– А что случилось? Он был не рад тебя видеть? – спросил я.

– Он парализован. Даже на инвалидном кресле передвигаться не может. Не может сам есть – вообще ничего. Он как овощ, только еще хуже, потому что отдает себе отчет в том, что происходит.

– Как же так? Ты ведь спасла его, я думал, с ним все в порядке, – медленно пробормотал я.

– Он до сих пор в реанимации. Заразился менингитом. Нож, которым его ранили, был грязный.

Она хохотнула, коротко и печально.

– Естественно, кто же будет стерилизовать нож, прежде чем нападать?