Где я ее оставила

Уитни зашла в гостиную проверить, как там Натали. Подруга, свернувшись калачиком, крепко спала на диване. Укрыв ее одеялом, Уитни выключила свет в комнате. Было тихо, ни звука не раздавалось за тонкими стенами квартиры. Ни шума машин, ни детских голосов, ни разговоров взрослых. Значит, сейчас глубокая ночь.

Уитни все отдала бы, чтобы вернуться в прошлое. На год. На месяц. Даже на неделю. В любое время, лишь бы не оставаться в сегодняшнем дне. В любое время, когда Амелия была дома, в безопасности.

Когда Амелия была совсем маленькой, Уитни наслаждалась каждой секундой. Смотрела на дочь, пока та спала. Сделала десятки фотографий и видео с ней. Эти месяцы четко запечатлелись в памяти. Каждая минута. Любые подробности. Амелия была для нее даром небес, которого она не заслуживала.

Однако в конце концов суета жизни взяла свое. Дни сменялись неделями, воспоминания становились более туманными. Фотографии и видео она делала все реже.

Сегодня, однако, жизнь вновь замедлилась. Каждая деталь проявлялась с предельной четкостью. Почему время замерло именно сейчас?

Уитни знала обо всех ужасах, которые могли произойти с шестнадцатилетней девочкой-подростком, но не позволяла разыграться воображению.

В горле пересохло. Когда она в последний раз что-нибудь пила? Наверное, когда Натали приготовила чай. Сколько же часов назад?

Уитни пошла на кухню и взяла бутылку воды. Наверное, стоило перекусить, но сейчас она не смогла бы проглотить ни кусочка. Уитни была не из тех, кто набрасывается на еду при любом стрессе. Как раз наоборот, она напрочь теряла аппетит. Когда они с Дэном разошлись, Уитни исхудала так, что ее считали больной анорексией.

Взяв бутылку воды, она снова пошла в комнату Амелии. Недавний сон не выходил из головы, посеяв смутные догадки. И, возможно, направление поисков…

Войдя в комнату, Уитни поставила бутылку на комод и открыла дверцу шкафа. Несколько джинсовых курток и несколько свитеров – вот и все, что там висело. На полу стояли несколько пар сандалий и пара кроссовок. Два любимых свитера дочери исчезли. Так же, как и ее конверсы; впрочем, в пятницу на ней были именно они. Рядом с обувью стоял чемодан Амелии. За ним мелькнуло что-то красное. Дыхание перехватило, а в горле возник ком, густой, как арахисовое масло, когда она взяла в руки белую джинсовую куртку, разрисованную красным маркером. Грубые, небрежные штрихи напоминали кровоточащие порезы на коже. Уитни прижала куртку к лицу, глубоко вдыхая родной запах.

Накатили воспоминания…

– Амелия, что ты делаешь?! – Уитни застыла в дверях комнаты.

Восьмилетняя Амелия, сгорбившись, сидела над своей совершенно новой белой джинсовой курткой – той самой, на покупку которой ее мама копила не одну неделю! – с красным маркером в руках. Увы, катастрофа уже произошла. От первозданной белизны не осталось и следа, куртку покрывали штрихи красного маркера, и она походила на грязный лист в книжке-раскраске.

Амелия опустила глаза, не в силах встретиться взглядом с матерью. Ее нижняя губа дрожала.

– Я же говорила тебе, что хочу красную.

И правда говорила. Только уже после того, как Уитни купила белую. И срезала бирки. И, что еще хуже, после того, как Амелия успела поносить обновку и даже испачкать рукав.

В душе Уитни поднялся гнев. Денег на новую куртку сейчас не было, и она уже собиралась отругать Амелию, но при виде ее жалобного личика осеклась. Зачем ругать? Судя по пылающим щечкам, Амелия и так раскаивается в том, что натворила.

Уитни опустилась на колени рядом с дочерью, протянула руку и коснулась края рукава. Пальчики Амелии, которыми она вцепилась в куртку, были красными от краски.

– Не так уж и плохо. Говори всем, что у тебя куртка в стиле «потертый шик».

– Это что такое? – спросила Амелия.

Уитни хихикнула.

– Последний писк моды.