– Эта-то рука ничего не чувствует, – сказал он мальчику. – Знаешь, когда долго поспишь на одной руке и она немеет? Знаешь? Вот и я этой рукой ничегошеньки не чувствую.
Он прикинул силу бури. Буря двигалась на запад, но за ней следовала стена дождя: непрекращающегося, студёного дождя. Казалось, будто дождь будет идти, пока весь мир не растворится в нём.
– Между порывами ветра, – велел он Мурдине. – Мы должны двигать его, когда ветер будет затихать на время. – Но Мурдина едва ли могла помочь ему перетаскивать Дейви. Какой же он был тяжёлый – такой мучительно тяжёлый, что даже ветер не мог подхватить Куилла и швырнуть его, чтобы он разбился насмерть. Он намеревался оттащить Дейви в Хижину, но Мурдина запретила, сказала, что он слишком вымотан, чтобы идти дальше первого клейта, у которого они укрывались. Может, это она нащупала пульс под мышкой Дейви и объявила, что он жив; Куилл не мог вспомнить. А может, он себя обманывал. Но как-то вдвоём им удалось поднять мальчика и уложить его в кладовую-башенку, рыбно пованивавшую мёртвыми птицами. Дейви занимал места не больше, чем один-единственный глупыш. Его пояс при этом порвался, и из-за него выпали две качурки. Куилл разорвал их и вылил их масло на мальчика – не как благословение и даже не как лекарство; хоть птичье оперение и было ледяным, масло внутри ещё сохраняло тепло, а Дейви нуждался в тепле.
Куилл и Мурдина Галлоуэй забрались к нему и провели там всю ночь. Всю ночь ветер выл и рыскал вокруг башенки, как почуявший падаль волк. Куиллу снилось, что он в могиле.
Утром они с Мурдиной смогли дотащить Дейви до Верхней Хижины. Буря не прекратилась, но ветер насупился и обиженно подутих. К тому же стало светло. Вчера здесь был соломенный матрас, готовый служить постелью. Но Куилл сжёг его, не так ли? И развалил защитную стену? Ничего не осталось, только тёмное пятно на полу и суетливые ледяные сквозняки – и всё из-за напрасного, бессмысленного костра.
И всё же Хижина оказалась занята.
Внутри пещеры ютилась целая армия качурок. По привычке, даже не задумываясь, Куилл прошёлся между них, выдёргивая их и засовывая за пояс, словно морковь собирал, велев Дейви и Мурдине сторожить вход и загонять обратно любую, какая попытается сбежать. Раздражённый, что они совсем ему не помогают, он встал у устья сам, потрясая курткой. Скоро вся пещера наполнилась птицами, как недавно наполнялась огнём, такими же суматошными, как мысли в его голове.
–
Некоторые птицы сбежали, некоторые попадали на пол, и наконец движение в Хижине прекратилось, а вместе с ним – и сумбур в голове Куиллиама.
Он разложил мёртвых качурок рядами крылом к крылу и уложил на них Дейви, пока они были тёплыми. Оба мальчика были перемазаны маслом, отрыгнутым на них перепуганными птицами. У Куилла не было фитилей, чтобы продеть через качурок, как не было иглы, чтобы проткнуть их, и трутницы, чтобы превратить их в лампы, но если бы были, он бы сам воспламенился, как свеча-качурка.
Птицы под головой Дейви окропились красным, словно превращаясь в зарянок. Может, это было ржаво-красное масло из маслянистых птах, а может, кровь из его затылка, которым он ударился о скалу. Когда Куилл подложил ему под голову свою шапку, она тоже побагровела, как наградная розетка, словно Дейви выиграл во сне какой-то приз.
– Он ещё у меня, Куиллиам! – Дейви распахнул глаза. Это был самый первый признак, что жизнь в нём ещё теплилась. – Железный Перст ещё у меня, правда? – И он раскрыл ладонь.
– Правда.
Он так крепко стискивал его, что остриё вонзилось глубоко ему в ладонь.
– Я сохранил его, правда?
– Правда. Молодец, друг.
– Так что я могу оставаться Хранителем?
– До тех пор, пока не сделаешься седым стариканом с бородой до колен, а каждую рыбёху будешь знать по имени.
Дейви хихикнул.
– Я думал… может, мы смогли бы приманить Перс-том кита, чтобы он приплыл и перенёс нас на Хирту. Чтобы собак проведать, понимаешь?
– Как Иона во чреве кита?
– Только снаружи. Не внутри. Больно уж там темно. Вообще темноты я не боюсь, но…
Куилл согласился, что темнота внутри кита стала бы испытанием и его смелости тоже. Это была худшая темнота – пропитанная зловоньем. Но он знал, что сейчас темнота иного рода, куда хуже, испытывает Дейви на храбрость. Сейчас Хижину заливал тусклый рассвет, но для Дейви кругом по-прежнему царила ночь.
– Чтобы собак проведать, понимаешь? – повторил Дейви.
– А потом что, вернёмся назад? На Стак?
– Чтобы ждать кораблей, да, – сказал Дейви.
– Кораблей с ангелами? Ох, друг, а на Хирте мы их подождать разве не сможем? Конечно, сможем. Мы зажжём огонь в каждом очаге, пусть себе трубы дымят круглые ночь и день, так что ангелы уж наверняка увидят. Как думаешь?
– Если у матушки найдётся лишний торф, – ответил Дейви. Единственный мужчина в семье, он всё ещё беспокоился о хозяйстве.