Где наша не пропадала

Анатолий Степанович навестил родное Забайкалье, а возвратился в дурном настроении. Я уже говорил, что дикие степи, где золото роют в горах, очень богаты народишком с кудрявыми биографиями. Вот и схлестнулся наш интеллигент с племянником Литвинова. Парень ссылку отбывал в Усуглях. Я, грешным делом, не только о племяннике, но и о дядюшке не слыхивал. Но Анатолий Степанович объяснил, что был такой малоизвестный революционер и знаменитый дипломат, ну а племяш задиссидентствовал и загремел кандалами. Про кандалы он, конечно, для красного словца брякнул. На вольное поселение выслали. С каждым может случиться. От тюрьмы да от сумы… Но вел себя опальный родственник дипломата, на взгляд Анатолия Степановича, не очень достойно. Гонору много, а толку никакого. От работы отлынивал, да и к делу не приспособлен. Сам Анатолий Степанович нежными чувствами к советской власти тоже не отличался, перефотографированного Солженицина читал. Только разговоры разговорами, а дело делом. Власть можно и не любить, но люди, которые тебя окружают, в заскоках властей не виноваты. Если один сачканул от работы, значит, добавил ее другому. А тот ему ничем не обязан. Но племянничку почему-то казалось, что серый сибирский народец только и ждал, когда благородный гость его осчастливит. Увидел Анатолий Степанович, как с его земляками через губу разговаривают, и разочаровался в новых декабристах. Бледновато племяш Литвинова выглядел на фоне Волконского, не говоря уже про Лунина. Не тянут советские барчуки против настоящего дворянства. И круг их узок, и страшно далеки они от народа. Намного дальше, чем декабристы. Может быть, дворянство и обращалось с народом, как со скотом, но скотом – своим. А для этих народ – колхозный скот.

Не знаю, чем на самом деле рассердил московский племяш нашего Анатолия Степановича, может, просто бабу не поделили, но дыма без огня, сами знаете. Не будет же он наговаривать на хорошего человека, да еще и пострадавшего от властей. Не в его привычках лежачих добивать.

Тем более, что подобный экземпляр в нашей общаге обитал, через комнату от меня. Не совсем такой же, местного разлива, но тоже диссидент. Чувствительный мужичонка. Во всем ущемление прав подозревал и постоянно стращал, что будет жаловаться в свободную западную прессу. И тоже благородных кровей. Якобы из… Слово-то заковыристое, без разбега не выговоришь. Сейчас… Из остзейских баронов. Если какие буквы переставил, извините. Дед его носил фамилию Лемке, а в Лямкина превратился отец, когда немцев из Поволжья в Сибирь переселяли. Дело понятное. Незавидная ситуация. Особого геройства от спецпереселенца грех требовать. Если, конечно, Лямкин не выдумал себе знатного дедушку. Очень уж не подходил он под арийские стандарты. И волосенки вокруг лысины не блондинистые, и росточком – метр с шапкой, а немцы, да еще и бароны вроде как покрупнее должны быть. Но миниатюрность свою Лямкин объяснял голодным детством. Обижаться на власть у него были причины. А у кого их не было? Все зависит от человека. Одни свыкаются и не обращают внимания, а из иных обида во все щели брызжет. Дотронуться страшно. Того же Лямкина послушать, у него и в лесу волки, и зимой холодно, и летом жарко, а все по одной причине, во всем кремлевские куранты виноваты. Но теща для него, пожалуй, даже хуже Советской власти была. Всю жизнь мужичку исковеркала. Разбила дружную семью, и пришлось солидному человеку вместе с нами в кошаре обитать. Правда, задерживаться в такой ночлежке он не собирался. Пребывал в постоянном поиске. Только искал как-то не по-мужицки.

Стоит разговориться – и начинает жаловаться на баб, что они сплошные дуры. Видят же, как свободный мужчина мается от одиночества, и ни одна не догадается предложить себя. Если сами не хотят устроить собственное счастье, так чего их жалеть. Кто им мешает выбрать подходящий момент и без лишних глаз и ушей предложить познакомиться поближе. Он ведь не алкаш какой-нибудь и деньги у него водятся, и к семейным отношениям готов. Он ждет не дождется, а они кобенятся.

– Тогда почему сам не подойдешь и не предложишь? – спрашиваю.

– Что я дурак? – говорит. – Я предложу, а она, корова, возьмет да и откажет. Лишний удар по самолюбию мне ни к чему.

– Может, им тоже не хочется удар по самолюбию получить, – говорю ему, потому и не подходят.

Посмотрел на меня как на недоразвитого:

– Я-то не откажу.

С одними самолюбие сберег, с другими – потратил, а самолюбия не убыло, это не деньги.