Где наша не пропадала

Старший наш пошел кланяться к местному прорабу. Выяснилось, что Лямкин и у него стрельнул. И у механика. Простая арифметика подсказывала, что не на одну дубленку собирал, а на две как минимум. Но дело не в этом. А в том, что ради своих шкурных интересов он все пастбище вытоптал. Прораб извинился. Механик отказал. Расширять поиски смелости не хватило. Оставался последний шанс, надежный, но очень неприятный – отбивать телеграммы родственникам. Хорошо, что мои старшие братья – мужики серьезные и правильные. А пока ждали переводы, питались консервами. Едим и Лямкина вспоминаем. Не до конца все-таки человек скурвился. Позаботился.

Когда деньги пришли, решили съездить в тот магазин, где Лямкин консервы покупал, чтобы банок по пять в город прихватить. Заявляемся, видим, стоят, не разобрали еще. И кстати, дешевле, чем Лямкин продал. Не намного, но тем не менее. Не удержался. Натура такая, а против нее не попрешь. Стоим удивляемся, почему так дешево, может, некондиция какая, но ведь пробовали, целый ящик смолотили, вполне приличные консервы. Рядом тетка стояла. Разбитная бабенка. Услышала наши удивления – и в хохот.

– Так это же для кошек! – говорит.

Мы тоже засмеялись. Удачно пошутила. Никто из нас и не подозревал, что подобные консервы существуют. Говорим ей, что мы тоже коты и все как один – мартовские.

Она видит, что мужички не врубаются, и подсказывает.

– Вы на этикетку-то посмотрите!

Глядим, а там действительно, киска нарисована.

Если вы думаете, что кого-то из нас тут же вырвало на прилавок, вы заблуждаетесь. Честно говорю, вполне съедобные консервы. Всяко лучше чем «завтрак туриста».

Но покупать не стали.

В гостинице мы, конечно, вспомнили и поняли, почему наши консервы были без этикеток. Потом и у Лямкина спросили. Не сознался. Сказал, что брал уже ободранными. Потом начал извиняться, что деньги не выслал, но не по своей вине, тещу приплел, которая долг не хочет отдавать, а когда прибежал перед отъездом в сберкассу, там некстати придумали профилактический день. И началась длинная песня про бесконечный бардак на Руси, как будто мы на другой планете живем.

Злостный алиментщик

Справедливости ради надо и про Кешу Карасева рассказать, и вовсе не потому, что из милиции на него бумага пришла с благодарностью за мужество при задержании преступника. Он в общем-то и в преферанс прилично играл, и специалист толковый. Но слава народная не в цехах куется и не в кабинетах начальников, а в пивных да курилках. И, опять же, один за ней сломя голову носится, другого – сама догоняет. А как не догнать, если мужик в трех бабах, как в трех соснах, заблудился. И снова без оговорки не обойтись. Оно вроде и так, да не совсем. Сами знаете, в каких омутах черти прячутся. Знавал я и более злостных алиментщиков. Разъездная работа, обязательно где-то что-то… Одним комплименты, другим алименты. Наши орлы даже шкалу вывели для возведения на пьедестал. Кто платил тридцать три процента, поглядывали свысока на тех, у кого простенькие двадцать пять. Но случались чумарики, которые забирались и на пятидесятипроцентную высоту. Пусть и временно, но тем не менее рекорд есть рекорд. Герои, мученики. Уважения и почестей требовали не слабее папанинцев после дрейфа. Кеша в этой гонке не участвовал, на алименты, случалось, и жаловался, но за пиво расплачивался сам. Деньги его душу не терзали. Он в главном разобраться хотел – почему не вьются кудри у порядочных людей. Его несправедливость обижала.

Имена и клички его подруг знали не только секретарша с кадровичкой – этим по штату положено; бухгалтерша – тоже заинтересованный человек, выучила пока несчастную зарплату процентами кромсала. Но и остальной коллектив, от сопливых чертежниц, которые только что из техникума вылупились, до начальника управления – все знали, что первую зовут Аллочка, вторую – Скандалистка, а третью – Кроха. Не только имена, но и подробности взаимоотношений. С одной дружил в школе, другая окрутила его в институте, а Кроха появилась уже после тридцати трех. Все знали, что под кодовой цифрой скрывается не возраст, а процент алиментов за двоих детей. Знали, но переспрашивали. Кеша начинал объяснять и, разбередив душу, выкладывал на потеху зевакам свои печали.