Где-то там, за облаками…

Мужик был довольно пунктуальным. Ровно в семь выходил из дома и неторопливым шагом топал к метро. Там садился до Кольцевой, а с кольцевой ехал до Сокольников. Там выходил и той же походкой двигал к своему НИИ. Ровно в двенадцать он отправлялся обедать в небольшую столовую, где тратил полчаса на тарелку супа и несколько сосисок. Небольшими глотками выцеживал стаканчик кофе и возвращался на работу. В пять появлялся из-за широких стеклянных дверей и шел к метро. Вот и все. Ничего интересного. Никаких поздних визитов к друзьям или в бар к ночным бабочкам. Никаких особых интересов, даже газеты — и те не покупал.

И вот надо же, именно сегодня клиенту зачем-то приспичило куда-то тащиться через пол города, да еще и ночью. Вот ведь урод. Нет, чтобы дома сидеть и тихо пялиться в какой-нибудь мордобой по телеку. Не сидится ему, блин, спокойно. А ведь ничего не попишешь. Завтра срок. Должен снова встретиться с заказчиком в баре и передать записи. Пересчитать бабки и махнуть ручкой на прощанье. Мэнди зябко повел плечами под легкой курткой. И холодно черт его задери. Клиент в это время резко свернул с освещенного еле горящими фонарями тротуара в черный зев переулка. Даже не переулка. Мэнди резко притормозил, едва не выскочив в плохо освещенный тупик. Осторожно выглянул из-за угла. Мужик зачем-то топтался у большого мусорного бака. Оглянулся, Мэнди резко втянул голову, и, открыв крышку, сунул туда руку.

Пошуршал бумагой, разгребая кучу мусора. И удовлетворенно хмыкнул, извлекши небольшой сверток.

Сорвал обертку, и склонился над каким-то продолговатым предметом, любовно поглаживая его рукой.

Так. Кажется, влип. Как только клиент выйдет из тупичка, то сразу увидит соглядатая.

Мэнди отчаянно закрутил головой в поисках убежища. Заметил дверь, ведущую в потрепанную хрущевку и, рванувшись туда, нос к носу столкнулся с объектом. Мужик молча стоял напротив, зажав в правой руке небольшой, тускло отблескивающий металлом жезл. Стоял и смотрел. Прямо в глаза. Мэнди попытался попятиться, по детски выставив руку вперед, и невнятно бормоча какие то извинения. Клиент расхохотался. Громко. Добродушно. Так смеются над хорошей шуткой в теплой компании. Все также хохоча, сорвал очки. Тихо захрустели стекла раздавленные тяжелым ботинком. Все также хохоча вытянул в сторону Мэнди руку с жезлом.

И также добродушно хохоча, ушел прочь, оставив лежать на грязном асфальте обмякшее тело с обугленной дырой в груди. Последнее, что почувствовал Мэнди, была теплая струйка мочи сбегавшая по ногам.

Просыпаюсь поздно. В комнате сумрачно из-за прикрытых занавесок и приятно пахнет духами жены. Тянусь к тренькающему будильнику, заставляя замолчать ненавистного мучителя.

Дернувшись напоследок всем корпусом и издав последнее "Треньк", он замолкает, укоризненно цикая на меня секундной стрелкой. Ну и ладно, ну и обижайся себе на свое механическое здоровье. Странно, но совершенно не ощущается последствий моего вчерашнего успокоения нервных окончаний. Даже не тошнит. Будто и не выкушивал четверти коньяка с половиной бутылки водки.

Вылезаю из-под уютного одеяла и трусливо семеню к махровому халату аккуратно сложенному на кресле, мгновенно покрываясь, противной "гусиной" кожей.

Поверх халата небрежно брошен клочок бумаги, исписанный мелким, стремительным почерком супруги.

"Будить не стала. Лучше проспись получше, а то от запаха своего же перегара помрешь. Завтрак на столе. Сходи за хлебом. Буду как обычно. Целую. Надя."

И короткий постскриптум на обратной стороне — "Сволочь ты Соловьев".

Аккуратно складываю записку и, убрав в карман, топаю на кухню, подцепляя по дороге небрежно брошенные тапочки. Яичница, конечно же, уже похожа на хорошо прожаренную подошву от добротного армейского сапога. Гренки, заботливо укрытые тарелкой, расползлись в мягкое, ноздреватое крошево. А на блестящем от выступившей "россы" кусочке сыра, сидит пучеглазый, пузатый таракан, нагло и вызывающе поводящий усами.

Скидываю щелчком наглеца, сую блюдо с гренками в микроволновку, пусть хоть подогреются что ли, и со вздохом лезу за вилкой. А что собственно я хотел-то? Чтобы меня дожидались бурные аплодисменты от восторженной моим вчерашним возлиянием Бахусу жены и столик на отдельную персону с жареной осетринкой по-осетински?

Угу. Кажется, мне начинает нравиться квелая яичница.

Битых полчаса сижу за включенным компом, тоскливо вглядываясь в мерцание скринсэвера.

Только что перечитал написанное за последнее три дня, и теперь просто не хочется работать.

Абсолютно. Настолько, что мысль о прикосновении к застывшей у меня на коленях клавиатуре вызывает ярость. Мысли путаются, вяло набегая одна на другую. Хочется просто взять и пристрелить главного героя. Засунуть его с головой в грязную потасовку, где-нибудь на задворках портового борделя, и кончить подлым выстрелом в спину. Или еще лучше кастетом по черепу. Добавить море крови, прощальных речей послезливей, горстку земли на скромную могилку, и все. На покой эту гадость, на покой. Дам еще Большую медаль на прощанье. Большую, пребольшую.