Где ваш дом, дети?..

Отчего у мамыВьются по лицуНе морщины — шрамы! —Саблей по венцу…И застыла мамаНад водой вековГорделиво-прямо

Посреди волков.Под морозным бегомДоброты и зла —Будто ель под снегом,Ждущая тепла…

— Ничего, — говорю, когда он кончает. — Слова твои?

— Одного парня знакомого…

Вижу, он разочарован. Видно, другой реакции ожидал…

— Спой еще! — прошу.

— Неохота, — говорит Сережа. — Пойду к ребятам…

Не получилось у нас разговора…

Алеша, тот, что говорил, будто по собственной воле в детдоме, болен. Предлагаю отправить его в больницу, но мальчик, смущаясь, просит:

— Разрешите, я домой поеду! Дома вылечусь!

— Поезжай.

— А вы напишите маме записку, что я болен. Напишите, что надо вызвать врача. Она вызовет…

Я пишу записку, и Алеша уезжает. По нему видно, как он рад этому…

Пришел в четвертый класс во время урока. Извинился, сказал, что ревизорше из райцентра нужно осмотреть волосы у ребят…

Урок вела Алена Игоревна.

Едва уселся за заднюю парту, а ревизорша пошла по рядам, как ребята забыли про Алену Игоревну.

Одна, другая, пятая, седьмая головы стали поворачиваться ко мне. Ребята улыбались, что-то спрашивали — сначала шепотом, затем все громче, затем в полный голос.

Вот один встал из-за парты, подошел ко мне. Я на него шикнул, отсылая назад. Но уже другая поднялась. Потекли струйками. Облепили мою «камчатку». Заговорили весело, перебивая друг друга.

Глянул на Алену Игоревну — та свекольной краской покрылась. И такая злость на лице, что я испугался.

Ревизорша поглядывала с любопытством, выискивая вшей у немногих оставшихся на местах. Потом подошла к нашей «буче, боевой и кипучей»…

Позже в коридоре умилялась, что дети ко мне тянутся. А я думал, как, наверное, жестоко и зло отчитывает ребят Алена Игоревна. Беспомощность и самоуверенность, категоричность и закомплексованность — и все под одной оболочкой…

Зинаида Никитична стала своим человеком в медкабинете. Мне не хватает разговоров с ней. Невольно сравниваю ее с молодыми и прихожу к парадоксальной мысли: молодые педагогини застыли, закостенели, они догматичны на свой псевдоромантический лад. А Зинаида Никитична способна к развитию, она растет, она ищет правду и смысл, она способна к поиску.

Зинаида Никитична рассказывает:

— Я все время думаю, что у нас происходит в педагогике? Если появляется новатор типа Макаренко, Сухомлинского, то мы его канонизируем. Отрываем идеи большого мастера от конкретных условий его деятельности и придаем им характер универсального рецепта. Но едва мы эти идеи возводим в абсолют, как они… перестают работать. Потому что, пока мы их бальзамировали и лакировали, изменилось время, изменились люди и старые идеи уже не соответствуют новому мироощущению. У Макаренко, например, в его трудах нет ничего о богато одаренной, нестандартной личности, стремящейся самоопределиться за счет обособления, отделения от коллектива. А сейчас, по-моему, как раз время таких личностей. Дети сейчас духовно богаче, разностороннее, талантливее, внутренне свободнее, чем были мы в их возрасте. Они сплошь и рядом перерастают насильственно коллективистскую логику, потому что они личности. Им тесны усредненные мерки, которые прикладывают ко всему коллективу. Им нужно, чтобы их оценивали, исходя из масштабов их личности, их внутреннего мира. Потому и тянутся подростки к неформальным группировкам. Вся наша работа предельно заформализована, в ней нет по-настоящему познанных, подлинно работающих законов, в ней нет науки. Хорошие педагоги берут своим обаянием, силой своей интуиции. Но хороших меньше, чем средних. А подростки — тоже интуитивно — чувствуют сухость нашего педагогического древа. Они идут к «солиднягам», «псевдо» или «мажорам», «битникам», «панкам», «рокерам», «металлистам», «митькам», «ватнягам» и как там еще. Самое хорошее, если они занимаются брейк-дансом, самое безобидное…