Гебдомерос

Одна за другой падали маски, и Гебдомерос скоро убедился, что лица, которые они скрывали, не выражали тревоги, как он предполагал, а, напротив, были спокойными, приветливыми и вызывали полное доверие. Всех охватило подлое малодушие, неистовое желание покоя и комфорта, и тогда медленно, без резких движений все погрузились в стойкую атмосферу банальности гостиных с зеркалами, занавешенных некогда, пока ее не засидели мухи, фиолетового цвета кисеей. Обстановка располагала к беседе. Гебдомерос в сотый раз рассказал о том, как он познакомился с тем, кто, став ему другом, впоследствии сопровождал его во всех путешествиях, и о той горячей любви, которую в детстве он питал к большим деревьям, особенно таким, как дубы и платаны. Затем, разговорившись с одной молодой дамой, он поведал ей о своем первом визите к дантисту, к которому пришел удалять зуб: «Да, синьора, – рассказывал он с некоторой экзальтацией, как это бывало всегда, когда ему случалось оказаться в обществе этой блондинки с крепкими ногами и с глазами как у кошки, – да, синьора, я сидел в приемной и ожидал своей очереди. У меня холодели ноги, сосало под ложечкой. Чтобы отвлечься, я принялся внимательно рассматривать висящую на противоположной стене олеографию, изображающую краснокожих всадников, которые гнали по заросшей кустарником равнине стадо диких буйволов. Внезапно за обитой дверью кабинета врача я услышал невнятный шум, затем она открылась, и на пороге появился высокий, атлетического сложения человек, в длинном белом халате и совиными глазами под толстыми стеклами очков. Я понял, что настала моя очередь, и, вскочив, произнес замирающим голосом: „Добрый день, доктор". Он слегка кивнул и, не проронив ни слова, жестом пригласил меня в кабинет. И тогда, высоко подняв голову, глядя прямо перед собой и не думая ни о чем, я двинулся вперед…» Свою историю Гебдомерос закончил несколько высокопарно: «Возможно, в этот момент я вел себя как герой, переживающий свой звездный час, возможно, проявлял смирение, как павший ниц, жалкий и трусливый раб». Однако дама, на которую он пытался своим рассказом произвести впечатление, слушала его благосклонно, но насмешливо и удивленно улыбаясь, как если бы для нее звучала песня на непонятном ей языке.

«Кроме того, – говорил солидный пятидесятилетний сангвиник, – присутствие духа подчас спасает человеку жизнь. Тот принц, что подвергся нападению восьми палачей, нанятых врагами монархии, непременно был бы убит, если бы ему в голову не пришла идея воспользоваться как щитом металлической столешницей уличного стола; надо добавить, что предварительно он выключил свет, чем, естественно, усложнил задачу наемных убийц и одновременно облегчил себе бегство. На следующий день обезумевший от радости народ приветствовал его на церковной площади. Гремели петарды, беспрестанно звонили колокола, прекрасные селянки в национальных костюмах, раскрасневшись от возбуждения, несли ему всевозможные дары в плетеных корзинах; а когда появилась та единственная женщина со скорбным выражением на бледном лице, та великолепная женщина, которая на протяжении десяти лет находила в себе силу скрывать от всех, включая отца и мать, свой стыд, свое отчаяние, и он оказался с ней лицом к лицу, у него даже хватило мужества произнести дрогнувшим голосом: „Простит ли меня Господь, но я, синьора, нет, я не король!"»[69]