Гегемония, или Борьба за выживание: Стремление США к мировому господству

Такая асимметрия приобретает еще более резкие очертания, когда речь заходит об ухудшении в отношениях: преступный характер действий СССР на Кубе не столь очевиден, в то время как США открыто создали реальную смертельную угрозу на рубежах Советского Союза. Бесспорно, ситуация была именно такой. Оказывается, мировому гегемону нет необходимости скрывать свои намерения и даже, наоборот, стоит их всячески откровенно демонстрировать для «поддержания собственного авторитета». Подчинение идеологической системы интересам международного преобладания предполагает, что практически любые меры — международный государственный терроризм (что США творили на Кубе), открытая военная агрессия (случай с Вьетнамом в тот же период), участие в массовых убийствах и репрессиях с целью уничтожения главной народной партии в стране (как было в Южном Вьетнаме и Индонезии) и многие другие случаи — могут либо быть намеренно замалчиваемы, либо представлены как легитимные меры самозащиты или как акт доброй воли, а могут и вообще остаться без объяснений^{142}

.

Потребность обладания собственной удобной «версией событий» в очередной раз была обнаружена, когда в феврале 2003 года Колин Пауэлл выступил с обращением к членам Совета Безопасности ООН, объявив о решении Соединенных Штатов начать военную операцию в Ираке, не дожидаясь соответствующих решений ООН. Многих экспертов и международных обозревателей интересовал вопрос, сможет ли его выступление произвести эффект «момента Стивенсона».

Некоторые полагают, что именно такой эффект оно и произвело. Обозреватель газеты «Нью-Йорк таймс» Уильям Сафайр победоносно сравнивал выступление К. Пауэлла с «моментом Адлая Стивенсона». На фотоснимках, сделанных со спутника, в одном случае было показано наличие транспорта и грузовиков у бункеров, в которых, как предполагалось, хранится химическое оружие, а на другом снимке грузовиков уже не было^{143} — неопровержимое доказательство того, что иракские власти ввели в заблуждение международные инспекции — до их приезда на место осмотра все оружие было вывезено. В докладе Пауэлла также говорилось, что отдельные иракцы проникли в состав команды, и тем самым подтверждался тезис американского руководства о том, что группа международных наблюдателей не надежна и поэтому не способна собрать доказательства, необходимые США. Позднее, с молчаливого согласия К. Пауэлла, было признано, что по ряду причин — промежуток времени между двумя съемками, назначение отображенного на фотографиях полигона — эти фотоснимки ничего не доказывали. Такая практика американского руководства отмечалась позднее во многих подобных ситуациях. Но, несмотря на это, многие наблюдатели сошлись во мнении, что по своему эффекту выступление К. Пауэлла было идентично «моменту Стивенсона», хотя, к примеру, Адам Клаймер отмечал, что между этими двумя ситуациями была «существенная разница»: выступление А. Стивенсона было продиктовано «опасениями реальной угрозы советских ракет и неизбежной ядерной конфронтации». Очевидно, никто не задумался, что подобного рода опасения могли возникнуть у советского руководства в связи с размещением ракетных установок вблизи границ СССР.

Сын А. Стивенсона еще больше подчеркивал отличие этих двух ситуаций. Его отец представил в Совет Безопасности ООН доказательства того, что «ядерная держава разместила ракетные установки на Кубе и способствует подрыву мирового политического равновесия, основанного на равном доступе к „средствам устрашения“». Иначе говоря, это способствует подрыву такого баланса, при котором США обладают небольшим преимуществом, мог бы отметить наш гипотетический Марсианин. Сын А. Стивенсона также добавил: «У того выступления в Совете Безопасности была очевидная цель: сдерживание СССР и поддержание мира»^{144}. По версии Марсианина, выступление Стивенсона способствовало частичному сдерживанию — но сдерживанию США, а не СССР. Возможное вторжение на Кубу было предотвращено, хотя международные террористические действия и меры экономических санкций незамедлительно возобновились после окончания Кубинского кризиса, а угрозы в адрес СССР продолжились с новой силой, что представляло гораздо большее значение для отношений двух держав, нежели данное отдельно взятое противостояние. Но к этому мы вернемся позже.