Гея (1988)

На веранде кают-компании сидели полуголые монтажники, разноязычный разговор то вскипал, то умолкал. Чулков в десятый раз принимался рассказывать, как его притянуло. Джим, сидя на ступеньке веранды, меланхолично пощипывал банджо и хрипловато напевал:

О Сюзанна, не плачь обо мне.Ведь я пришел из АлабамыС моим банджо на колене.

— Это что ж такое? — раздался быстрый говорок Чулкова. — Вроде я не намагниченный, а он, подлец, меня тянет. Притягивает — спасу нет. Сейчас, думаю, упаду на него — и крышка.

— Кришка. — Американцы и румыны понимающе кивали. — Магнето.

— То-то и оно! — Чулков растопырил руки, показывая, как он шел на столб. — Тянет, понимаешь, собака. Хорошо, Джим меня обхватил и держит. А то бы — тю-тю!

— Тью-тью, — кивали монтажники.

— Джим дыржалу Чулков, — пояснил Георги. — Я дыржалу Джим. О! — Георги показал, как он держал Джима. — Инженер Кравцов дыржалу моя…

— В общем, дедка за репку, бабка за дедку…

— Потом дыржалу Али-Овсада…

— Али-Офсайт, — уважительно повторяли монтажники.

— Это ж он скоро до луны достанет, — говорил Чулков. — Ну и ну! Чего инженеры ждут? Дотянется до луны — хлопот не оберешься…

Коренастый техасец с головой, повязанной пестрой косынкой, стал рассказывать о том, как он восемь лет назад, когда еще был мальчишкой и плавал на китобойном судне, своими глазами видел морского змея длиной в полмили.

Пошли страшные рассказы. Монтажники — удивительное дело! — отлично понимали друг друга.

Над океаном сгустился вечер. Он не принес прохлады. Пожалуй, стало еще жарче. В белом свете прожекторов столб, окутанный паром, казался фантастическим смерчем, вымахнувшим из воды и бесконечно бегущим вверх, вверх…

Люди были бессильны остановить этот бег. Люди жались к бортам плавучего острова, глотая тугой раскаленный воздух. Глубоко внизу плескалась океанская волна, но и она была горячей — не освежишься.

Брамулья лежал в шезлонге и смотрел на сине-черную равнину океана. Губы его слегка шевелились. «Мадонна… мадонна…» — вздыхал он. Рядом, неподвижный, как памятник, стоял Штамм. Он стоял в одних трусах, со свистом дыша и стесняясь своих тонких белых ног.

Теплоход «Фукуока-мару» — дежурное судно МГП — пришел около полуночи. Он лег в дрейф в одной миле к северо-западу от плота; его огни обещали скорое избавление от кошмарной жары.

Грузовой и пассажирский лифты перенесли людей с верхней палубы плота вниз, на площадку причала. Странно выглядела на ярко освещенном причале толпа полуголых мужчин с рюкзаками, чемоданами, саквояжами. Стальной настил вибрировал под ногами. Блестели мокрые спины и плечи, распаренные небритые лица. Кто-то спустился по трапу, тронул босой ногой воду и с проклятиями полез обратно.

Наконец пришел белый катер с «Фукуока-мару». Расторопные матросы перебросили сходню, и тотчас по ней взбежала на причал худощавая блондинка в светлых брюках и голубом свитере. Те, кто стоял на краю причала, шарахнулись в сторону; чего-чего, а этого они никак не ожидали,

— О, не стесняйтесь! — сказала по-английски женщина, снимая с плеча кинокамеру. — Силы небесные, какая жара! Кто из вас доктор Брамулья?

Брамулья, в необъятных синих трусах, смущенно кашлянул.

— Сеньора, тысяча извинений…

— О, пустяки! — Женщина нацелилась кинокамерой, аппарат застрекотал.

Чилиец замахал руками, попятился. Штамм юркнул в толпу, лихорадочно распаковал свой чемодан, извлек брюки, сорочку.

— Кто это? — удивленно спросил Кравцов Уилла. — Корреспондентка, что ли?

Уилл не ответил. Он смотрел на блондинку, в прищуре его голубых глаз было что-то враждебное. Да и то сказать: какого дьявола нужно здесь этой женщине? Кравцов повернулся спиной к объективу кинокамеры.

Женщина протянула Брамулье руку.

— Норма Хэмптон, «Дейли телеграф», — сказала она. — Какая страшная жара! Не могли бы вы, доктор Брамулья, рассказать…

— Нет, сеньора, нет! Прошу вас, когда угодно, только не сейчас! Извините, сеньора!..

Стоя на корме катера, Кравцов смотрел на удаляющуюся громаду плавучего острова. Вот так окончилась океанская вахта! Фактически ему, Кравцову, больше здесь делать нечего. Он может с первой же оказией возвратиться на родину. Ох, черт, какое счастье — увидеть Марину, Вовку, маму! Вовка уже бегает, надо же, ведь ему только-только год исполнился, вот постреленок!.. Пройтись по Москве, окунуться в столичную сутолоку… В Москве уже осень, дожди — ух, прохладный дождичек, до чего хорошо!

Пусть тут расхлебывают ученые, а с него, Кравцова, хватит.

Он видел, как белесый пар клубился вокруг столба, потом тьма поглотила плот, и уже ничего не было видно, кроме сигнальных огней.

Он слышал надтреснутый голос белокурой корреспондентки:

— На борту, доктор Брамулья, вас ожидает мировая пресса. Мои коллеги хотели пойти на катере, но капитан судна не разрешил, он сделал исключение только для меня. Японцы не менее галантны,

чем французы. Почему все-таки не ломается этот столб?

— Сеньора, я же говорил вам: мы ничего еще не знаем о веществе мантии. Видите ли, огромное давление и высокие температуры преображают…