Гелен Аму. Тайга. Пионерлагерь. Книга первая

— Нет, конечно, разодрались две лучшие подруги — как такое пропустить, только меня завтрашний «капитанский зачет» беспокоит больше, вашу шутку я даже не сразу просекла, так меня трясет, хоть не просыпайся — так мне страшно, — я снова вся скрутилась, стресс нагоняет, к утру, к выступлению вообще закостенею!

— Ты выступать боишься? Я тоже страшно боялась… ты знаешь, я интроверт, все из себя клещами вытащила, так хотела быть «капитаном», что готова была на все, и вот, могу с полпинка с кем угодно общаться! — я открыла рот. Полина — «интроверт», сумасшедшая, вечно прыгающая, улыбающаяся Полина?

— С ума сойти, никогда бы не поверила! Ну, у меня та же история, но моя «заставлялка», кажется, сломалась, и я всех завтра подведу! — взять и сбежать сейчас в город вместе с мальчишкой, так и Егор будет доволен, что я уехала.

— Все будет отлично, только ты должна перевоплотиться, обязательно внешне; нужно одеть себя и вести так, как тот, кто по-твоему умеет делать то, что тебе нужно, это как играешь роль, только глубже, надо чувствовать как «герой», который владеет нужным тебе качеством! Открою секрет, сама я все тот же интроверт, в «одиночной камере» вряд ли сойду с ума, я до сих пор «играю».

«Слегка переигрывает», — подумала я про себя, но если знать подоплеку, то все домыслы бледнеют, это очень круто!

— Надо же, ты такого никогда не рассказывала! — Егор удивлен, смотрит на Полину иначе, вот и славно, а то эта Надька противная.

— Полинка, ты такая классная, не зря я за тебя всегда болела! Спасибо, спасибо!

Сразу почувствовала, теперь у меня все получится; если это буду не я, а какой-нибудь очень классный «квнщик», то все совсем не страшно, это весело! Помахала Полинке с Егором и почти счастливая, насколько это вообще возможно, побежала к Наташке, к двенадцатому корпусу, малышовые вожатые вряд ли скоро вернутся, там такая гульба в разгаре.

На следующий день ко времени «завтрака» подъехали автобусы команд из «нижних» лагерей, и наша задача сегодня — радушно принять гостей, водить их по лагерю, развлекать, периодически отводить в «столовую» и вкусно кормить, а часа в четыре начнется игра, и мой приговор будет приведен в действие. Конечно, я просто уповаю на Полинкин совет, но поутру все перестало видеться таким уж однозначным и простым. Наташке я рассказала Полинкин метод «смены натуры», она от этой идеи тоже очень вдохновилась; мы перебрали ее гардероб — в моем, понятно, и «нарыть» нечего — и решили, что черная узкая юбка, рубашка строгая в полоску и туфли-лодочки то, что нужно! И никогда еще я не видела себя такой: эта «училка», что из меня получилась, такая вся «киношная», еще и с бантиком-бабочкой под воротником, отчего «играть» мне ее будет еще легче, — ну я так думаю. И чтобы уж добить ситуацию до конца, Наташка взялась за ножницы, и через мой неконтролируемый разумом стон отрезала мою косу, не расплетая, та шмякнулась на пол с тяжелым звуком, а голову даже чуть шатнуло от сдерживающей ее тяжести. Но посмотрела я на эту веревку-косищу, лежащую мертвой змейкой под ногами, без сожаления; в теле легкость, и волос все равно осталось много, они все еще длинные, ниже лопаток, и спадают пшенично-русыми волнами, умело подвитыми Наташкой. Сейчас это все «не мое» я спрячу, а потом, когда нужно будет выйти на «суд», в зал выйду уже не я, а эта светлокудрая девица, которую я знать не знаю.