Гелиогабал

Если вокруг тела Гелиогабала, покойника без могилы, зарезанного охраной в отхожем месте собственного дворца, кружился мощный поток крови и экскрементов, то вокруг его колыбели кружился мощный поток спермы. Гелиогабал родился в то время, когда все спали со всеми, и не суждено узнать, где и кем на самом деле была оплодотворена его мать. Для него, как для любого сирийского принца, наследование определялось матерями[4], — а что касается самих матерей, то вокруг этого новорожденного сына кучера собралась целая плеяда Юлий, и, независимо от того, удалось ли им подняться на трон или нет, все эти Юлии были высокородными шлюхами.

Их родитель, положивший начало женскому источнику целой реки грязного разврата и гнусностей, был, по всей видимости, простым возницей, прежде чем стал жрецом; без этого невозможно понять неистовство, с которым Гелиогабал стал отдаваться кучерам, как только оказался на троне.

Как бы то ни было, поднимаясь по женской линии к корням Гелиогабала, История неминуемо разбивается о слабоумный голый череп, о повозку и бороду, которые ассоциируются у нас с образом старого Бассиана.

То, что эта мумия служила культу, еще не послужило причиной для приговора самому культу — его свели на нет глупые и разнузданные обряды современников Юлий и Бассиана, а также Сирия, породившая Гелиогабала.

Но надо было видеть, как этот сведенный к остову жестов уже мертвый культ, которому служил Бассиан, оживает при появлении Гелиогабала — ребенка на ступенях храма в Эмесе[5], как обновляется он под влиянием верований, вновь обретает энергию насыщенного золота, яркого и мягкого света, и вновь становится удивительно действенным.

Короче говоря, этот предок Бассиан, опираясь на кровать, как на костыли, производит с какой-то случайной женщиной двух дочерей, которых назвали Юлия Домна и Юлия Мэса. Он их производит, и они ему удаются. Они красивы. Красивы и готовы исполнить свои двойные роли — императриц и шлюх.

С кем сотворил он этих девиц? История об этом умалчивает. И мы допускаем, что это абсолютно неважно, хотя нас неотступно преследуют четыре профиля на медальонах: Юлия Домна, Юлия Мэса, Юлия Соэмия и Юлия Маммея. Ибо и Бассиан произвел двух дочерей, Юлию Домну и Юлию Мэсу, и Юлия Мэса родила двух дочерей: Юлию Соэмию и Юлию Маммею. И Юлия Мэса, со своим мужем Секстом Барием Марцеллом[6], — но, без сомнения, оплодотворенная Каракаллой[7] или Гетой[8]

(сыном Юлии Домны, своей сестры), или Гессием Марцианом, своим зятем, супругом Юлии Маммеи, или, возможно, Септимием Севером[9], своим двоюродным зятем, — производит на свет Бария Авита Бассиана[10], которого позднее будут называть Элагабалом, или сыном высочайших, двуличным Антонином, Сарданапалом и, наконец, Гелиогабалом — именем, которое, вероятно, является счастливым грамматическим искажением одного из самых высоких наименований солнца.

Из нашего далека можно увидеть слабоумного бонзу Бассиана в Эмесе, на берегах Оронта с обеими дочерьми, Юлией Домной и Юлией Мэсой. Это уже известная парочка, две девки, порожденные костылем с мужским членом на конце. Хотя их единственное предназначение — продлить сперму Бассиана, чтобы она достигла эякуляции отцеубийства; я говорю «отцеубийства», и сейчас будет понятно, почему они обе хорошо сложены и крепки; крепки — т. е. полны крови, плоти, костей и некоей жидкости, которая придает различные цветовые оттенки, струясь под верхним слоем кожи. Одна — крупная, припудренная свинцом, со знаком Сатурна на лбу — Юлия Домна — похожа на статую Несправедливости (Несправедливости, побеждающей судьбу); и другая — маленькая, худая, пылкая, вспыльчивая и неистовая, желтая, словно у нее больная печень. Первая, Юлия Домна — воплощение секса, которому не помешал бы разум; вторая — воплощение разума, не испытывающего недостатка в сексе.

Время, когда начинается эта история, (примерно 960-ый год от падения Лация[11]) — представляет собой период особого расцвета этой нации рабов, торговцев, пиратов, впившейся, словно лобковая вошь, в землю этрусков. С точки зрения духовности, эта нация была способна только высасывать чужую кровь, она всегда была одержима одной идеей — защитить свои сокровища и сундуки, прикрываясь моральными правилами. В это время, в 960-м году, который соответствует 179 году нашей эры, Юлии Домне, прабабке, могло быть восемнадцать лет, а ее сестре — тринадцать, и, надо заметить, что в этом возрасте уже думают о замужестве. Но Юлия Домна была похожа на лунный камень, а Юлия Мэса — на серу, растрескавшуюся на солнце.

Я бы не отдал руку на отсечение, утверждая, что они были девственницами; об этом следует спросить их мужчин, т. е. про Лунный Камень — Септимия Севера, а про Серу — Юлия Барбакия Меркурия[12].