Гелиогабал

Итак, поскольку у Самсигерамидов родителем является мать, то для того, чтобы римский историк[17] смог назвать Бассиана «отцеубийцей», необходимо, чтобы тот убил свою мать. Но поскольку наследуют не женщине, а мужчине, даже если женщина передает свое священное происхождение, то все-таки на мужчину возлагается обязанность его сохранить; и я думаю, что Бассиан должен был убить того, кто его хранил, и что он убил своего настоящего отца, отца природного и отца социального. В нем все-таки была мужская кровь. Бассиан находился с мужской стороны солнечной крови; и тот факт, что еще раз было утверждено превосходство самца над самкой, мужского начала над женским, практически ничего не спасает, потому что именно с него начинается падение; и трудно найти в Истории более совершенное собрание преступлений, гнусностей, мерзостей, жестокостей, чем в этой семье, где мужчины вобрали в себя злобу и слабость, а женщины — мужественность. Кроме того, можно сказать, что Гелиогабал был создан женщинами; что он мыслил, сообразуясь с волей двух женщин, и что когда он захотел думать сам, когда гордость солнца, подстегиваемая энергией этих женщин, обеих его матерей, спавших с ним, захотела проявить себя — результат не заставил себя ждать.

Я сужу о том, что произошло, не так, как может об этом судить История; эта анархия, этот разврат, это распутство мне нравятся. Мне все это нравится с точки зрения Истории и с точки зрения Гелиогабала; но в тот момент, когда я начинаю свой рассказ, Гелиогабал еще не родился.

Цари Эмесы, эти маленькие правители-женщины, которые считали себя одновременно и мужчиной, и женщиной — как Мегабиз[18] в храме Эфеса, который перетянул себе член, чтобы принести себя в жертву в качестве женщины, но превратился в камень, перед которым посвящают в сан, — эти царствующие женщины давно передали свою свободу в руки Рима. От старого Эмафийского царства[19] остался только храм, темный и объемистый. Контроль над торговлей, война, защита имущества — все принадлежит солдафонам Рима. В остальном — каждый сириец может думать, что хочет, и культ Солнца живет, осажденный поклонением Луне, с мешаниной из лунных камней, рыбы, баранов и кабанов. Кое-где уже пропали быки, орлы, ястребы-перепелятники, но не петухи[20]

! Хотя, кажется, петух уже не занимает значительного места среди всех этих ритуалов.

Храм Элагабала в Эмесе уже несколько веков был центром конвульсивных попыток измерить чревоугодие бога. Этот Бог, Элагабал, или Иссу[21], Сошедший с Горы, Сияющая вершина, появился очень давно. И, возможно, он зовется Желанием в древней финикийской космогонии; и это желание, как и сам Элагабал, совсем не примитивно, поскольку оно стало результатом медленного и множественного смешения основ, расходящихся лучами из глубины Дуновения Хаоса. Из всех этих основ Солнце — всего лишь уменьшенный образ, годный лишь для уставших и вымирающих обожателей.

Надо сказать, что Дуновение, рожденное в Хаосе, влюбляется в эти основы, и что от этого движения вперед, от этой идеи, которая устраняет тьму, и родилось осознанное желание. И в самом Солнце есть живые источники, идея уменьшения и полного исключения хаоса.

Итак, то, что в человеческом теле представляет собой дух — это не легочное дыхание, которое было бы для духа тем, чем солнце в своем физическом аспекте является для принципа размножения; но тот вид витального голода, изменчивый, неясный, который проносит по нервам свои разряды и вступает в борьбу с рациональными принципами рассудка. А эти принципы, в свою очередь, снова нагружают легочное дыхание и передают ему свои полномочия. Никто не решится утверждать, что легкие, которые возвращают жизнь, не находятся под влиянием духа, идущего из головы[22]. И голова Элагабала, бога Эмесы, во все времена активно трудилась.

В 179 году, когда Септимий Север принял в Сирии командование 4-м Скифским Легионом, от высокой финикийской космогонии, рассказанной Санхониатоном[23], остался только черный камень, упавший с неба: это был монолит, остроконечная глыба, хранителем которой провозгласил себя Бассиан; на самом же деле он находился под защитой его дочерей, двух сладострастных сириек: Юлии Домны и Юлии Мэсы.

Септимий Север — уже старый и уставший человек; пески пустыни сожгли его подметки и сточили его каблуки.

Он дважды или трижды был вдовцом; но, едва высадившись, снова решает взять себе жену и консультируется об этом с гражданскими регистрами.

В этих книгах он находит Луну, она же — Лунный Камень, она же — Юлия Домна. Следовательно, Домна — это Диана, Артемида, Иштар, а также Прозерпина[24], сила черного женского начала. Низвергнутая в преисподнюю женщина, которая никогда не восстанет из преисподней.