«Вот как допрашивали меня. Мой следователь Гендин составил текст моего признания в терроре на четырех страницах (…). В случае отказа подписать это признание мне угрожали: расстрелом без суда или после пятнадцатиминутной формальной процедуры заседания Военной коллегии в кабинете следователя, во время которой я должен буду ограничиваться только односложными ответами «да» и «нет», организованным избиением в уголовной камере Бутырской тюрьмы, применением пыток, ссылкой матери и сестры в Колымский край. Два раза мне не давали спать по ночам: «пока не подпишешь». Причем во время одного сплошного двенадцатичасового допроса ночью следователь командовал: «Встать, очки снять!» и, размахивая кулаками перед моим лицом: «Встать! Ручку взять! Подписать!» и т. д. (…) Важнее, однако, допросов: следователь требует подписания признания «именем партии и в интересах партии»».
В период реабилитации было установлено, что к осени 1936 г. фальсификация протоколов допросов стала более откровенной. Была введена система составления парадных протоколов — после ряда допросов в отсутствие арестованного составлялся протокол, печатался на машинке, и в таком виде его давали на подпись арестованному.
В январе 1937 г. в Москве Военная коллегия Верховного Суда СССР в открытом судебном заседании рассмотрела уголовное дело так называемого «Параллельного антисоветского троцкистского центра». По этому делу были арестованы и преданы суду 17 человек. Большинство из обвиняемых в 20-х гг. являлись сторонниками Л.Д. Троцкого и участвовали в оппозиционной борьбе. В 1938 г. бывший заместитель наркома внутренних дел СССР М.П. Фриновский показал, что лица, проводившие следствие по этому делу, начинали допросы, как правило, с применением физических мер воздействия, которые продолжались до тех пор, пока подследственные не давали согласия на дачу навязывавшихся им показаний. До признания арестованными своей вины протоколы допросов и очных ставок часто не составлялись. Практиковалось оформление одним протоколом многих допросов, а также составление протоколов в отсутствие допрашиваемых. Заранее составленные следователями протоколы допросов обвиняемых «обрабатывались» работниками НКВД, после чего перепечатывались и давались арестованным на подпись. Объяснения обвиняемых не проверялись, серьезные противоречия в показаниях обвиняемых и свидетелей не устранялись.
На одном из допросов в Верхне-Уральской тюрьме 10 июня 1938 г. осужденный по данному делу на десять лет тюремного заключения В.В. Арнольд заявил: «После моего ареста в Анжерке 6.IX.1936 г. во время следствия в Новосибирске следователем мне было заявлено: «Нам известно, что вы из себя представляете, и мы располагаем достаточным материалом, чтобы обвинить вас в шпионаже, но сейчас мы тебя обвиняем как участника террористической организации и др. показаний не требуем, выбирай, кем хочешь быть: или шпионом, или террористом?» На поставленный передо мной вопрос я ответил, что являюсь участником террористической организации и обязуюсь дать показания».
Профессор Н. Маслов в конце перестройки, оценивая процессы, подчеркивал: «Все эти процессы связаны между собой и характером, и содержанием предъявлявшихся обвинений, и методами «доказательства» вины обвиняемых. И ссылками на якобы ранее «установленные» факты и, наконец, той «теоретической юридической основой, на которой строилось обвинение»».
Надолго из обращения была изъята «презумпция невиновности», а в печати еще до начала судебных процессов не только утверждали виновность обвиняемых, но и определяли содержание будущего приговора. Генерал Судоплатов в своих мемуарах, на мой взгляд, представляющих огромный интерес для нас, написал: «Сознательно или бессознательно, но мы позволили втянуть себя в работу колоссального механизма репрессий, и каждый из нас обязан покаяться за страдания невинных. Масштабы этих репрессий ужасают меня. Давая сегодня историческую оценку тому времени, времени массовых репрессий — а они затронули армию, крестьянство и служащих, — я думаю, их можно уподобить расправам, проводившимся в царствование Ивана Грозного и Петра Первого».
22 августа 1938 г. Берию утвердили первым заместителем наркома внутренних дел СССР, а уже 25 ноября 1938 г. его назначили наркомом. Однако сообщение в газетах о смене руководителя карательного ведомства было опубликовано только 8 декабря 1938 г. Не думаю, что забыли, просто так решил Сталин.
Вначале ноября 1938 г., в двадцать первую годовщину октябрьской революции, в клубе работников госбезопасности перед самым началом торжественного собрания поднялся страшный шум. Оказывается, лейтенант госбезопасности Абакумов очень громко и неподдельно возмущался, что портрет Лаврентия Павловича висит слишком далеко от центра сцены. Произошло это именно в тот момент, когда в зал входил среднего роста, полный, с опущенными плечами и короткой шеей плешивый человек в пенсне.
— Что случилось? — поинтересовался Берия. Тогда причину переполоха объяснил Кобулов, а затем на вопрос: «Кто такой?» дал подчиненному лестную характеристику.