Генерал Дроздовский. Легендарный поход от Ясс до Кубани и Дона

Впереди у «дроздов» был путь в сто двадцать верст по весенней стуже и грязи, с боями, в которых они потеряют немало людей. Поход Яссы — Дон уложится для них в шестьдесят один день.

Добровольцы от Дубоссар двигались на восток с известной осторожностью. Походное движение тормозилось то появлением поблизости крупных отрядов австрийцев с артиллерией (те по-прежнему избегали столкновений), то поломками автомобилей. Из-за этого количество броневиков в отряде быстро сокращалось. 7 марта был первый случай дезертирства из отряда: «Побег поручиков Ступина и Антонова на „пакаре“; украли десять пудов бензина».

После перехода через Днестр походную колонну стали догонять добровольцы, по разным причинам не сумевшие присоединиться к ней. Большой радостью для Михаила Гордеевича стало то, что к нему прибыли из Одессы три офицера его 60-го пехотного Замостского полка — Ляхницкий, Кудаковский и Чупрынов. Они до последних дней работали в одесском вербовочном бюро.

Выслушав их рассказ о положении дел в Одессе, в которую вот-вот должны были войти австрийские войска, Дроздовский приказал Кудаковскому вернуться в город с задачей:

— Вам надо сегодня же быть в Одессе.

— Моя задача, Михаил Гордеевич?

— Взять в городе кого можно из верных нашему делу людей и ловить меня в походном пути.

— Как я буду знать о вашем маршруте движения?

— Для вас в Кантакузенке мною будет оставлен посыльный, лично вам известный человек…

…С самого начала похода Дроздовскому пришлось заниматься дисциплиной среди добровольцев. Речь шла прежде всего о самовольных реквизициях продовольствия у местного населения. Особенно этим грешили отрядные кавалеристы. В походном «Дневнике» появилась такая запись:

«Сегодня я очень ругал конницу, грозил судом, потребовал окончательного прекращения реквизиций.

…Эта буйная публика может только погубить дело, пока налаживающегося ввиду нейтралитета немцев».

Михаил Гордеевич был пока против любых реквизиций, в том числе провианта и фуража. В бригадной казне имелись деньги, которыми расплачивались с местными жителями за продовольствие. Но при этом от селян требовалось продавать продукты питания «по-божески».

Если судить по «Дневнику» Дроздовского, в правдивости которого не приходится сомневаться, местное население по пути движения белых добровольцев, пока в большинстве случаев, встречало их доброжелательно или нейтрально. Враждебных действий не отмечалось. Такое было возможно благодаря все той же воинской дисциплине.

Карал ее злостных нарушителей полковник-генштабист сурово. Он сумел окончательно навести порядок в отряде лишь после того, как за грабеж с насилием приказал перед строем расстрелять подпоручика И. Зорича С тех пор насилия не повторялись.

Дроздовского, заботившегося о «лице» своих бойцов, сильно удручала слава о его бригаде, которая слухами катилась перед ним. Слухи называли «войско» белых, которое шло с Румынского фронта, «карательным отрядом». Все же эти слухи имели под собой «классовую почву»: разведчики, высылаемые вперед, приносили с собой такие пересказы крестьян — землеробов: «Идут — видимо-невидимо, и все князья и графья, кричат „гады“ и бьют всем морды…»

С самого начала похода «дрозды» по пути наводили «прежний порядок». Для условий начавшейся Гражданской войны он был «прост». Местные жители защищались и от красноармейских отрядов, занимавшихся реквизициями под популярный возглас: «Именем мировой революции!» Защищались и просто от откровенно разбойных шаек, которых в степях Малороссии становилось все больше и больше.

Война «раздала» населению, особенно селянам, массу «не учтенного» нигде и никем оружия. В любом воинском эшелоне, уходящем с фронта, можно было запросто обменять на продукты, реже — купить винтовку и наган, гранату-лимонку, а то и пулемет «максим», неизвестно почему так и не брошенный его хозяином. А сколько оказалось брошенными складов с армейским вооружением и снаряжением: бери, сколько можешь увезти или утащить!

Возмездие за убийства и грабежи полковник Дроздовский совершал по законам военного времени немедленно и беспощадно: активные большевики и особенно севастопольские матросы расстреливались с объявлением состава преступления. В Крыму ими у штабс-капитана Туркула был растерзан родной брат, больной офицер-фронтовик, а перед этим матросы убили там еще двух его братьев.

Гражданские лица, совершавшие доказанные насильственные реквизиции, подвергались публичной порке шомполами при участии своих же соседей. Дома местных большевиков сжигались, часто в отместку за подобные же деяния с их стороны.

Таким действиям Дроздовский сам перед собой старался дать известные оправдания. У него были свои понятия о справедливости. Поэтому в его походном «Дневнике» время от времени появляются следующие, достаточно красноречивые строки:

«Нет-нет да и сожмет тоской сердце, инстинкт культуры борется с мщением врагу, но разум, ясный и логичный разум, торжествуй над несознательным движением сердца!..

Что можем мы сказать убийце трех офицеров или тому, кто лично офицера приговорил к смерти за „буржуйство и контрреволюционность“?