Генерал Ермолов

   — Замолчи, — задыхаясь прошептал он. — Будь ты хоть трижды тощ и четырежды учен, а всё ж мужик, сын воина. Не пристало мужику так громко жаловаться!

   — Не оскорбляй меня, Педар-ага! Я готовил себя к участи служителя Всевышнего, но не к жизни самца горной серны. Не в силах я скакать, подобно рогатому животному в период гона между стволов, спотыкаясь о корни, забыв о голоде и жажде!

И Йовта смилостивился. Повелительный взмах руки в кольчужной рукавице, и один из всадников направил коня к грамотею. Фёдор разглядел в прорези забрала строгий взгляд, такой же небесно-голубой, как у Аймани. С неожиданным для усталого человека проворством, Мажит взобрался на круп коня, устроился позади всадника, обхватил руками его закованное в броню тело.

   — Позволишь себе вольности — сброшу! — услышал Фёдор заглушённый металлом забрала, высокий голос.

   — О, прекрасная пери, — засмеялся хитрец в ответ. — Несчастному пленнику трудно будет оценить жар и прелесть твоего тела через металл доспехов!

Всадница попыталась пустить коня в галоп, но усталое животное обременённое двойной ношей, ослушалось, поднялось на дыбы. Лишь чудо помогло аккинскому грамотею не оказаться на земле.

* * *

Отряд шёл весь день, не останавливаясь даже для утоления простых человеческих потребностей. Они спешили так, словно сам Шайтан со всей своей свитой наступал им на пятки. Вот уже сумерки накрыли лес. В ветвях над их головами заухала сова, из чащобы послышались крики ночных хищников. Отряд прибавил шагу. С последними лучами солнца, совершенно обессиленные и голодные, они вышли из леса на каменистое плато перед крутым обрывом. Пешие ратники рухнули на землю. Фёдор тоже присел на валун, на краю невысокого обрыва. Затуманенными смертельной усталостью глазами он рассматривал цель их опасного похода.

   — Привал! — рявкнул Йовта.

На противоположной стороне узкой долины Эдисы, на плоской вершине безымянной горы возносились в небеса башни Коби. Вершины окрестных гор лишь угадывались в пелене туманов. Гранитные исполины, словно подсматривали за суетливыми людишками, украдкой раздвигая клочья облаков, ненадолго являя лишь самым внимательным свои суровые лики. Ледники, белыми языками, сбегали по их каменным животам в долину, сочась звонкими ручьями.

   — В хорошую погоду с этого склона виден Казбеги, — тихо проговорил Мажит. Он уселся на камень рядом с Фёдором, протянул ему половину зачерствевшей лепёшки.

   — Эх, когда же я поем досыта? Посомтри на меня, Педар-ага, посмотри: кожа да кости! Настанет день, когда поутру ты вместо друга найдёшь у потухшего костра груду завшивевшего тряпья, которое...

   — Как пробраться в Коби, а? Тебе ж доводилось бывать в этих местах, грамотей. Подскажи! — невпопад ответил казак. — Ты — хитрый, ты — умный, ты — учёный. Подскажи!

   — Хвали, хвали меня. Может быть, тогда Аллах и надоумит...

Казак бросил быстрый взгляд на остроносый профиль аккинца. Мажит загадочно улыбался, разрезая обоюдоострым кинжалом спелое яблоко. Истекающие сладким соком дольки его аккинец раскладывал на гранитной поверхности камня.

   — Где добыл яблоко, хитрец?

   — Гузель дала его мне... Девушка, даже если она отважный воин, жаждет ласки и горячих мужских объятий. Через доспехи она почувствовала жар моего тела и...

   — ...и оделила тебя яблочком. Теперь вы жених и невеста. А когда вы поженитесь, каждый вечер перед сном она станет дубасить тебя по бритому черепу, дабы ты вернее исполнял супружеский долг!

   — Не оскорбляй меня, Педар-ага! В награду за необычную вежливость, я покажу тебе тайный ход за стены Коби. Тем более, что и Йовта знает его и намерен им воспользоваться.

   — Много же ты знаешь. — Фёдор горько усмехнулся. — Устал я. Хочу к своим, хочу снова слышать русскую речь...

В тот же миг ухнул пушёный залп. Над южным склоном безымянной горы взвился легчайший дымок. Склоны суровых утёсов отозвались рокочущим эхом. Мажит вздрогнул.

   — Скоро, скоро исполнится твоё желание, Педар-ага! — прошептал грамотей.

Над крепостью клубились грозовые тучи. Вспышки зарниц освещали их тёмные подбрюшья. Ниже по склону горы в редколесье горели частые костры бивуаков. Бойницы и бастионы крепости были так темны, словно всё живое покинуло их — ни единого огонька, ни тени, ни движения.

   — Ночью будет буря, — задумчиво молвил Йовта, укрощая беспокойство Ёртена.

   — Ночью будет битва, — в тон ему тихо произнесла Аймани.

   — Эй, Джура! — Йовта властно окликнул одного из всадников. Он один из всего отряда не спешился, не опустил тело на разогретые солнечными лучами камни.

   — Что видишь ты по ту сторону долины?

Джура, единственный из всадников не носивший лат, из-под нависших шерстин папахи уставился на озаряемую вспышками зарниц Коби.

   — Вижу русские части. Вижу пушки, вижу поганое знамя с ликом их злого бога. Они поднимаются к Коби по южному склону.

   — На коней, джигиты! — взревел Йовта. — Прольём кровь неверных во славу Аллаха!