Генерал из трясины. Судьба и история Андрея Власова. Анатомия предательства

Сохранилась фотография — Киселев произносит от имени православной церкви слова в Доме Европы. Рука поднята, в глазах восторженный, почти вдохновенный свет.

Этот свет проблескивал в его глазах, когда, будучи уже стариком, говорил он о Власове. Такие люди, как Киселев, верили во Власова и продолжали верить и после войны.

И точно так же, как отец Александр, они задавали себе вопросы, почему в последние месяцы все происходило так, как происходило.

Был это «паралич воли»? И можно ли было исключительно мужественными мерами добиться тех реальностей, на которых строился их первоначальный замысел?

Они искали ответа на этот вопрос и не могли найти…

Сам же Александр Киселев в это время служил в гарнизонной церкви в Мюнзингене, где формировалась сейчас 2-я дивизия РОА, а также находились офицерская школа и запасная бригада.

«Мы быстро вошли в общую дружную, хотя и полную тревог жизнь, — вспоминал он. — Эта жизнь была настолько захватывающе русской, настолько целеустремленной, что дети наши — дочь Милица и сын Алексей, — до того учившиеся в немецкой школе и совершенно свободно владевшие немецким языком, как-то противоестественно успели за несколько месяцев совершенно разучиться им пользоваться. Та обостренно русская жизнь, которой мы там жили, навсегда отразилась на детях, став основным стимулом их русского самосознания в будущем».

Выделенные нами слова содержат в себе больше смысла, чем все вопросы, которые задавал протоиерей Александр Киселев и на которые не мог найти ответа, потому что такого ответа не существует.

В этих словах разгадка духовного смысла и непреходящего значения власовского движения, какими бы бессмысленно и уродливо трагическими ни выглядели его последние месяцы.

И бунтарство Буняченко, и кажущееся безволие Власова, со всех сторон окруженного эсэсовскими соглядатаями, совсем не главное в нем, главное — это обостренно русская жизнь, которой все там жили, и которая навсегда отразилась на детях, став основным стимулом их русского самосознания в будущем.

Только эта обостренно русская жизнь и способна была преодолеть и безнадежность, которая так явно проявлялась к концу войны в настроении Андрея Андреевича Власова, и отчаяние, которое овладевает порою наиболее честными апологетами власовского движения и сейчас…

Глава четвертая

А Власов, конечно же, не растрачивал времени бессмысленно, как могло показаться со стороны.

Об этом свидетельствуют многие воспоминания.

По утверждению Б. Плющева, Власов якобы говорил Малышкину, что хотя многие и пророчат, что англо-американцы в последнюю минуту пойдут на заключение сепаратного мира с Германией в целях совместной победы над ослабевшим Сталиным, а другие же предсказывают столкновение между англо-американцами и Советским Союзом, когда они сойдутся вместе для дележа Европы, этого не будет.

— Я не верю ни в то, ни в другое, — говорил Власов. — Мы не можем больше рассчитывать также и на немцев. Нам надо самих себя спасать.

А вот воспоминания Штрик-Штрикфельдта, который последний раз видел Власова в Праге, когда обнародовался манифест.

Вскоре после это Вильфрид Карлович отбыл «писать историю власовского движения» в поместье «Бибертейг» в двадцати километрах к востоку от Франкфурта-на-Одере, в Померании, в уже знакомое нам имение Эриха Эдвина Двингера — Гедвигсхоф.

«18 апреля мы с женой сидели в горенке нашего крестьянского дома в Баварии. Вдруг вбежала наша дочь, крича:

— Там на холме много офицеров, с красными лампасами. Они спрашивают тебя!

Я вышел из дому и увидел Власова, Малышкина, Жиленкова и Боярского, в сопровождении других русских офицеров и генерала Ашенбреннера. К моему удивлению, с ними был и Крэгер. Мое местопребывание не было никому известно.

Русские, однако, нашли меня».

Власов рассказал Штрик-Штрикфельдту, что дал согласие на боевое использование в районе Одера 1й дивизии РОА, чтобы показать германскому руководству надежность добровольцев даже в тяжелых условиях развала фронта, если они стоят под русским командованием и борются за свободу своего народа. Но одновременно он отдал секретный приказ — беречь и спасти личный состав дивизии. 1-я дивизия и все наличные добровольческие части должны сконцентрироваться на линии Прага — Линц. Сюда же идет и 2-я дивизия РОА.

— К сожалению, Германия рухнула скорее, чем я ожидал, — сказал Власов.

Поскольку о концентрации добровольческих частей в Чехословакии и Австрии между Прагой и Линцем знал и генерал Ашенбреннер, было понятно, что это в СС решили создать сильное военное соединение из российских, чешских и югославских добровольцев. Этот корпус должен был составить, с одной стороны, ядро военно-политического сопротивления вторгающемуся в Европу сталинскому большевизму, а с другой — послужить укрытием для некоторых высокопоставленных эсэсовцев.

План был достаточно реалистичным.

Эсэсовцы могли быть уверены в верности своего интернационального корпуса хотя бы потому, что набранных ими добровольцев ждала в родных странах гораздо более суровая кара, нежели немецких солдат.