Генерал от машинерии

Прапорщик напялил на голову ПТП и отошёл в сторону — общаться с вышестоящими начальниками. А Кирилл вновь улёгся но травку и посмотрел на Пару Вин невидящим взором.

— Да ладно тебе, — проворковала та. — Не поджаривай ботву! Ты-то ни в чём не виноват.

Однако Кирилл вовсе так не считал. Вина его перед самим собой была определена и доказана. Он самонадеянно взялся сразу за два сложных занятия, а квалификации имелось только на успешное выполнение одного. И если бы не Ксанка, бросившаяся на его защиту, не думая о собственной безопасности, то сержанта Кентаринова везли бы сейчас в лазарет вместо неё. А может, и вовсе в морг.

38

Новый день начался как и все предыдущие, — с подъёма, зарядки и завтрака. И вроде бы всё было как прежде. Кроме главного — теперь рядом не было Ксанки — ни в строю, ни за столом. И Спири за столом, естественно, тоже не было.

Кирилл его понимал и не таил зла. Возможно, на месте Спири он бы и сам поступил точно так же. Вчера, после возвращения на базу, он попытался ещё раз подкатиться к прапору, попытался ещё раз защитить провинившегося, но Малунов и слушать не пожелал.

Дисциплина в подразделении начинается с личной дисциплины каждого бойца, и никаких оправданий конфликтам между своими быть не может. И даже если вы этого ещё не поняли, сержант Кентаринов, жизни сама вобьёт в вашу голову это понимание. Галакт должен идти в бой, будучи уверенным, что не получит удар в спину…

Потом Кирилл попытался навестить Ксанку. Однако в лазарет его не пустили.

— Заиченко спит, — сказала Мариэль Коржова. — Все необходимые меры мною приняты. К тому же, чем больше она будет спать, тем скорее вылечится. Так что гулял бы ты отсюда, крепкий кадр!

Однако слова у неё тут же разошлись с делом — гулять ему отсюда она не дала. Затащила в кабинет, содрала с себя одежду.

— Что стоишь, крепкий кадр? Метёлку пожалел? Совесть мучает? Иди ко мне, я тебя утешу! У кола переживаний не бывает!

Грязная грубая циничная сука! Она всё знала про колы и про переживания, старая опытная стерва! Её непременно надо было наказать за то, что в такую минуту она осмеливалась показывать ему то, чего он не хотел видеть, но как только он взялся за процесс наказания, оказалось, что плечи её и бёдра по-прежнему гладки, ананасы упруги, а дюза обжигающе горяча, и он наказывал её до тех пор, пока наказание не обернулось взрывом наслаждения. Для обоих.

Потом палач вытирал содранным с вешалки полотенцем пот, с трудом переводил дыхание, надорванное процессом наказания, и удивлённо отмечал, что жертва не только не вспотела, но даже совершенно не запыхалась.

«Вот ведь бл…дища! — подумал он. — Словно для неё это не наказание и не наслаждение, а всего-навсего не слишком утомительная работа. Как для проститутки с проспекта Энгельса».

Потом они сидели на медицинской кушетке, привалившись голыми спинами к прохладной стенке кабинета, и курили. И Кириллу казалось, что Мариэль присматривается к нему, как к незнакомому, но по всей видимости это были выкрутасы совести, которая возвращалась в его душу по мере того, как разгорячённая кровь покидала кол.

Он удивлялся тому, что сегодня чувствует себя вовсе не сержантом рядом с капральшей. И не втрескавшимся в метёлку обрезком. Он чувствовал теперь себя посетителем виртуального публичного дома, заказавшим юную лолиту, а получившим старую вешалку. В нём явно происходили какие-то перемены, и источником этих перемен была именно она, эта старая вешалка, кол ей в дюзу!

А ещё лучше — в корму, и кол настоящий, деревянный, заострённый, чтобы разодрал ей все внутренности, чтобы она визжала от боли, неотвратимо протыкаемая остриём, пока бы оно, в конце концов, не вошло ей в глотку и не оборвало мерзкий визг…

Кирилл едва не задохнулся от ненависти и крепко зажмурился, чтобы не видеть ни валяющегося на стуле белого халата и нижнего белья, ни блистающей чистотою раковины водопровода, где эта стерва мыла руки, ни самой этой грязной суки…

А когда он открыл глаза, грязная сука смотрела на него едва ли не с испугом, как будто происходило то, чего она вовсе не запланировала, а то, что произошедшее пять минут назад было ею запланировано — так и к гадалке не ходи!

— Что, сегодня я тебе не понравилась, крепкий кадр?

Голос её почти дрожал, и это несомненно была дрожь, порождённая стрёмом.

И Кириллу стало совсем плохо. Ненависть слетела с его души, будто оборванный ветром лист с дерева, а взамен явился стыд, острый, едкий, жгучий…

И в самом деле, она-то тут причём? Да, она совратила его, но ведь Единый для того и создал женщин, чтобы они совращали мужчин. Или пытались приручить. Как диких зверей для собственной защиты. К тому же, он-то, Кирилл, всё время — даже в момент наивысшего насл… наказания — помнил, что где-то в стенах лазарета (может быть, даже за этой вот стеной) лежит та, что не побоялась рискнуть своей жизнью ради него, ради того, чтобы он мог сейчас изменить и себе, и ей, и Светлане…